Марк Твен - Похождения Тома Соуэра

Томъ презрительно заставилъ его замолчать. Гекъ, не скомпрометировавшій себя еще ничѣмъ, присоединился къ Тому, и поколебавшійся пиратъ тотчасъ же «объяснился» и былъ радъ выбраться изъ бѣды, лишь оставшись въ подозрѣніи насчетъ трусливаго цыплячьяго влеченія къ своему насѣсту. Дѣлу о возмущеніи не было придано хода на этотъ разъ.

По мѣрѣ того, какъ густѣла ночь, Гекомъ овладѣвала дремота, наконецъ, онъ захрапѣлъ, и Джо скоро послѣдовалъ его примѣру. Томъ лежалъ неподвижно нѣсколько времени, опершись на локоть и наблюдая за ними обоими. Потомъ онъ приподнялся осторожно на колѣни и сталъ шарить въ травѣ при мерцающемъ свѣтѣ догоравшаго костра. Найдя нѣсколько полуцилиндрическихъ кусковъ бѣлой коры отъ смоковницы, онъ выбралъ изъ нихъ два, показавшіеся ему годными, послѣ чего присѣлъ къ огню и съ усиліемъ нацарапалъ на каждомъ изъ нихъ что-то своимъ сурикомъ, положилъ одинъ кусокъ коры себѣ въ карманъ, а другой въ шапку Джо, которую отодвинулъ отъ него подальше. Туда же опустилъ онъ нѣсколько драгоцѣнныхъ для школяра предметовъ: кусочекъ мѣла, резиновый мячикъ, три крючка на удочку и камешекъ, изъ тѣхъ, которые слывутъ за «неподдѣльный» хрусталь. Послѣ всего этого онъ прокрался на ципочкахъ черезъ чащу, остерегаясь до тѣхъ поръ, пока не сталъ увѣренъ, что его не могутъ услышать, и тутъ уже пустился во всю прыть по направленію къ песчаной косѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ Томъ шелъ уже по мелководью, въбродъ, къ иллинойскому берегу, и добрался до полпути, прежде чѣмъ вода достигла ему до пояса; но тутъ теченіе уже не дозволяло идти, и онъ пустился смѣло вплавь на остальные сто ярдовъ. Онъ взялъ на перекосъ струи; однако, его все относило скорѣе, чѣмъ онъ разсчитывалъ. Наконецъ, онъ все же добрался до берега и поплылъ уже вдоль его, пока не нашелъ мѣста низменнѣе, чтобы выйти. Онъ ощупалъ себѣ карманъ, удостовѣрился, что кусокъ коры цѣлъ, и пустился берегомъ черезъ лѣсокъ. Съ платья его такъ и струилась вода. Незадолго до десяти часовъ онъ вышелъ на открытое мѣсто, прямо противъ поселка, и увидѣлъ паромъ, стоявшій въ тѣни деревьевъ, у высокаго берега. Все было тихо подъ мерцающимъ небосклономъ. Томъ спустился ползкомъ съ обрыва, присматриваясь внимательно, юркнулъ въ воду, проплылъ три-четыре сажени и влѣзъ въ яликъ, который привязывался на случай къ кормѣ парома. Забившись тутъ подъ скамейку, Томъ сталъ ждать съ замирающимъ сердцемъ. Но скоро звякнулъ надтреснутый колокольчикъ и раздалась команда: «Отпускай!»

Черезъ минуту еще носъ ялика уже приподняло за кормою парома, и переправа началась. Томъ радовался своей удачѣ, потому что, какъ ему было извѣстно, паромъ совершалъ уже свой послѣдній рейсъ на этотъ день. Черезъ очень долгія двѣнадцать или пятнадцать минутъ колеса остановились, Томъ выскользнулъ изъ лодки и поплылъ въ темнотѣ къ берегу, на который вылѣзъ ярдахъ въ пятидесяти ниже, внѣ опасности быть замѣченнымъ какими-нибудь прохожими. Онъ побѣжалъ пустынными закоулками и скоро очутился позади забора, окружавшаго дворъ тети Полли, перелѣзъ черезъ него, подбѣжалъ къ такъ называвшемуся имъ «аду» и сталъ смотрѣть въ окно комнаты, въ которой горѣла свѣча. Тутъ сидѣли: тетя Полли, Сидъ, Мэри и мать Джо Гарпера, и разговаривали между собою. Они всѣ находились по ту сторону кровати, которая стояла между ними и дверью. Томъ пробрался къ этой двери и сталъ приподнимать тихонько щеколду; онъ надавилъ еще и дверь сдвинулась немножко; онъ продолжалъ осторожно увеличивать щель, замирая при каждомъ скрипѣ двери; наконецъ, ему показалось возможнымъ проползти въ комнату на колѣнкахъ; онъ просунулъ голову и началъ двигаться…

— Что это такъ задуваетъ свѣчку? — проговорила тетя Полли. Томъ поползъ скорѣе. — Да никакъ дверь открыта!.. Такъ и есть… Теперь все такое странное происходитъ. Поди, Сидъ, запри дверь.

Томъ успѣлъ юркнуть подъ кровать какъ разъ во время. Онъ замеръ, насилу «отошелъ» черезъ нѣсколько минутъ, и тогда подползъ ближе, такъ что чуть не касался ногъ тети Долли.

— Какъ я вамъ говорила, — сказала она, — онъ былъ не злой мальчикъ, а только шаловливый. Любилъ подурачиться, на головѣ ходить. Съ него взыскивать, что съ жеребенка! Худаго никому онъ не наровилъ никогда, потому что сердце у него было предоброе… — И она залилась слезами.

— Вотъ такъ и мой Джо… Вѣчно бы бѣситься, придумывать всякія шалости… Но самый несебялюбивый мальчикъ и такой добрый… И, Господи Боже, когда я подумаю, что задала ему такую встряску за выпитыя сливки, совсѣмъ позабывъ, что сама выплеснула ихъ, потому что онѣ прогоркли… Думать это и то, что я не увижу болѣе никогда на этомъ свѣтѣ его, моего бѣднаго, обиженнаго мальчика… Никогда, никогда! — И мистриссъ Гарперъ зарыдала такъ, что сердце у нея было готово разорваться.

— Я надѣюсь, что Тому теперь лучше тамъ, гдѣ онъ находится, — сказалъ Сидъ. — Хотя, конечно, еслибы онъ лучше велъ себя…

— Сидъ!! — Томъ почувствовалъ, какъ заблистали глаза у тети, хотя видѣть ихъ не могъ. — Сидъ, ни слова противъ моего Тома. Теперь, когда его уже нѣтъ! Господь призритъ его… Вамъ нечего безпокоиться, сэръ!.. О, мистриссъ Гарперъ, я не знаю, какъ мнѣ перестать томиться по немъ, какъ перестать! Онъ былъ такимъ утѣшеніемъ мнѣ, хотя и вѣчно мучилъ мое сердце!

— Господь далъ, Господь и взялъ. Да будетъ благословенно имя Его!.. Но тяжело это, отъ, какъ тяжело!.. Не дальше, какъ въ прошлую субботу, онъ выстрѣлилъ хлопушкою прямо мнѣ подъ носъ, и я шлепнула его такъ, что онъ повалился. Думала-ли я тогда, что такъ скоро… О, если бы онъ это сдѣлалъ опять теперь, я расцѣловала бы его и благословила бы за это!

— Да, да, да, я раздѣляю вполнѣ ваши чувства, мистриссъ Гарперъ, раздѣляю вполнѣ! Не дальше, какъ вчера въ полдень, мой Томъ влилъ пропасть «Отнынѣ нѣтъ боли» моему коту, и я думала, право, что Питеръ весь домъ разнесетъ. И, Господи, прости мнѣ! я поколотила наперсткомъ по головѣ моего бѣднаго мальчика… бѣднаго, бѣднаго и котораго уже нѣтъ болѣе въ живыхъ!.. Но теперь уже покончены всѣ его огорченія. И послѣднія слова, которыя я отъ него слышала…

Но это воспоминаніе такъ взволновало старушку, что слезы помѣшали ей продолжать. Томъ всхлипывалъ самъ, — болѣе изъ сожалѣнія къ самому себѣ, чѣмъ къ кому либо другому. Онъ слышалъ, что Мэри тоже плакала, вставляя въ разговоръ и свое доброе слово за него, Тома, такъ что онъ началъ питать о самомъ себѣ гораздо лучшее мнѣніе, нежели прежде. Однако, печаль тетки трогала его тоже до того, что ему хотѣлось выскочить изъ подъ кровати и доставить старушкѣ самую блаженную радость. Самъ театральный эффектъ подобной развязки плѣнялъ его воображеніе, но онъ сдержалъ свой порывъ и продолжалъ лежать, притаясь. Изъ отрывковъ дальнѣйшаго разговора онъ узналъ, что сначала было предположено, что мальчики утонули во время купанья; потомъ стало извѣстно о пропажѣ маленькаго плота; нѣкоторые школьники разсказывали, что Томъ и его два товарища намекали многимъ о томъ, что «кое-что скоро будетъ слышно»; соображая все это, умныя головы среди обывателей порѣшили, что мальчики отправились на плоту и пристанутъ къ ближайшему городу, тутъ, на рѣкѣ; но когда плотъ нашелся въ пяти или шести миляхъ ниже, у миссурійскаго берега, гдѣ онъ завязъ въ пескѣ, всякая надежда исчезла: они навѣрное утонули, иначе голодъ заставилъ бы ихъ вернуться домой къ ночи или еще ранѣе. Всѣ полагали, что тѣлъ не удалось найти потому, что крушеніе произошло въ самой стремнинѣ, посрединѣ рѣки; будь это иначе, несчастные успѣли бы спастись, такъ какъ всѣ они хорошо плавали, и добрались бы до берега. Была теперь среда; если утопленники не нашлись бы до воскресенья, то надѣяться уже было нечего и слѣдовало отслужить по нимъ въ церкви, какъ по покойникамъ. Томъ содрогнулся.