Константин Курбатов - Тимкины крылья

И чтобы подполковник Серкиз потребовал к себе меня, Тимку Грызлова, в такое мог только чокнутый поверить.

Я делал Эдьке в окно сигналы, чтобы он не очень загибал. Но Эдька увлекся и ничего не замечал.

Феня сказала:

— А ты передай подполковнику, что Тимофею некогда, что он занят.

Она вполне серьезно это сказала. Словно речь шла о том, чтобы отнести соседке соли. Некогда, и все.

Эдька красиво захлопал глазами.

— Как… некогда? — поинтересовался он. — Это же Серкиз.

— А Тимофею некогда, — сказала Феня.

— Да нет же, правда, — забормотал Эдька. — Там, понимаете, колдун за мачту замотался, и, кроме Тимки, туда не забраться никому. Вот провалиться мне на этом месте!

— Провалиться? — спросила Феня и взглянула на сундук, под которым должен был сидеть я.

— Ага, провалиться, — обрадовался Эдька. — Мне ведь что. Он сказал, я прибежал.

— А сам-то ты чего не полез?

— Хо-хо! — сказал Эдька. — Сам! Вы видели, там шест какой? Разве мне на него взобраться? Да вы если не хотите, не передавайте. Мне что. Я так и скажу подполковнику.

Эдька врал так правдиво, что даже меня стало сомнение разбирать: может, действительно Серкиз? Я знал, что это чушь, а сам нервничал. Сидел под открытым окном и нервничал. Что, если и вправду меня ждет Серкиз, а Эдька просто позабыл мне сказать? Во тогда будет!

— Отодвинь вон сундук, сказала Феня. — И крышку открой в подпол.

— Зачем? — сделал удивленные глаза Эдька.

— Твой дружок там загорает, — сказала Феня.

Глаза у Эдьки стали совсем квадратными.

— Там?

Он отодвинул сундук, поднял крышку, позвал меня и кисло улыбнулся.

— Разыгрываете, улыбнулся Эдька. — Нехорошо так делать. Там полеты идут, а вы разыгрываете.

Феня совсем как мама вздохнула и опустилась перед люком на коленки.

— Тим! — позвала она. — Слышь, Тимка! Хватит дурить, вылезай!

Позвав еще немного, она попросила Эдьку:

— Спустись, пожалуйста.

— Я? — удивился Эдька. — Зачем?

— Тащи его оттуда. Он на меня, видишь ли, обиделся. А не пойдет, тогда я сама слажу.

Эдька стрельнул глазами на окно, за которым притаился я, и полез в погреб. И тотчас над его головой угрожающе нависла тяжелая крышка.

— Остряки-самоучки! — хмыкнула коварная Феня. — Давай, давай! Ты же провалиться хотел. Только учти, в соседней комнате я тоже люк придавлю.

Эдька осознал опасность слишком поздно. Последние слова Феня произнесла уже над опущенной крышкой.

Я ринулся на помощь другу. Тюлевая занавеска за что-то зацепилась. Я ее дернул. Любимый мамин кактус качнулся, подумал и рухнул с подоконника вниз. Он рухнул точнехонько на синий графин, который завоевал на лыжных соревнованиях папа.

Я перегнулся через подоконник. В луже воды, среди синих осколков стоял вверх донышком глиняный горшок. В донышке темнела круглая дырочка. Мясистый кактус откатился в сторону. Недалеко от него беспомощно замерли маленькие, величиной с грецкий орех, кактусята.

Эдька воспользовался заминкой, откинул крышку погреба и вырвался через кухню на волю.

— Хо-хо! — ошалело проговорил я и бросился вдогонку за другом.

Разбитый графин и изувеченный кактус не предвещали ничего хорошего. У отца теперь были все основания устроить мне веселую жизнь. Он мне давно ее обещает устроить. И, хотя я боялся отца далеко не так, как подполковника Серкиза, все же я его побаивался.

Очень худо жить на свете, когда всего побаиваешься. Это не то что Руслану Барханову или Тарасу Коваленко.

Утром во время полетов безлюдно и тихо на единственной улице нашего военного городка. Лишь неумолчно ревут на аэродроме да в воздухе торпедоносцы. Мелькнет матрос в белой форменке, направляясь на вахту, пропылит автозаправщик, прогудит на реке пароход — и снова никого.

Мы с Эдькой промчались мимо магазина с зеленой вывеской Военторга, мимо колодца со скрипучим воротом и, запыхавшись, плюхнулись на лавочку у ДОСа.

— Хурды-мурды, — сказал Эдька.

Когда ему нечего сказать, он всегда говорит «хурды-мурды». Он боялся, как бы вся эта история не дошла теперь до его мамочки. Вера Семеновна умела не только читать нам лекции, но еще и на руку была очень скорая.

Мой отец тоже очень охоч до тумаков и подзатыльников. Поэтому у меня не выходили из головы графин с кактусом. Нужно же было поставить этот графин точно под окно! И что только меня дернуло сунуть его под окно?

С ревом прошел над ДОСом самолет. Хорошо летчикам в небе! Простор! Никаких тебе неприятностей. Крути себе штурвал и лети куда хочешь.

С реки налетел ветер, погнал по дороге облако пыли. А из-за дома появился влюбленный в авиацию полосатый козел Назар.

Назар живет в соседней деревне Сопушки. Как его там ни привязывают, он все равно удирает и, минуя часовых, отправляется на аэродром, где посочней трава. Был случай, когда из-за Назара самолет ушел на второй круг. Один раз козла чуть не подстрелил часовой. Но отвадить его от аэродрома не смогли. Чтобы козел издали бросался в глаза, шутники-прибористы размалевали его наподобие шлагбаума несмывающейся черной краской и оставили в покое.

Нагнув голову с подпиленными рогами, Назар подошел к лавке и уставился на нас с Эдькой желтым глазом. Козел скучал и хотел порезвиться. Но мне было не до резвости.

Желтый Назаров глаз с узкой темной щелкой смотрел мне в самую душу. Я терпеть не могу, когда мне заглядывают в душу. Особенно если у меня плохое настроение.

— Чего вылупился? — шуганул я нахального козла. — Чеши давай, пока жив!

Назар принял мои слова за вызов. Он еще ниже нагнул голову и затряс бородой. Трясение бородой означало подготовку к атаке. Рога у козла были тупые, но шея крепкая. Это он однажды мне уже доказал.

— Вам не дует? — спросил я у Назара.

В ответ он еще резвее затряс бородой. Он прямо ею землю подметал, своей козлиной бородой.

— Оставь ты его, — толкнул меня Эдька. — Тебе что, дырку в животе захотелось?

Я подумал, что, в конце концов, мне теперь все равно. Дырка так дырка. Хуже не будет. Мне только есть очень хотелось. Я ведь так с утра и не позавтракал.

— А что? — сказал я. — Дырка — это вещь.

Тут я вдруг вспомнил про клизму. Клизма оттопыривала карман. Я достал ее и фыркнул в морду козлу клизмой.

Ему, наверно, никто не фыркал в морду клизмой. Он, наверно, страшно обиделся. Мы с Эдькой скатились со скамейки в разные стороны. Подпиленные рога ударили точно в середину скамьи.

Эдька взлетел по пожарной лестнице. Я укрылся за железной бочкой. В бочке плавала в воде зеленая бахрома.