Роза Лагеркранц - Утешить Пейтера

Сначала в ногах защекочет, потом в животе, в груди и до самой головы дойдет, так что нет сил спокойно сидеть. Когда Пейтер оборачивался и смотрел на Анну, ей делалось так радостно, что нельзя было удержаться и не стукнуть его линейкой, после чего он снова оборачивался и сердито кричал на нее. А она только еще больше радовалась, так радовалась, что подпрыгивала на стуле и визжала, никак не могла сидеть спокойно и слушать учительницу, которая стояла у доски и кричала, чтобы они угомонились. Анна продолжала колотить Пейтера линейкой, а Пейтер шипел, и фыркал, и отбивался своей линейкой. А то как вскочит, как опрокинет и стул, и парту, и пошла кутерьма — кто подбадривает их, кто шикает, кто тоже устраивает бой на линейках. Когда же учительница бросалась к ним, чтобы прекратить безобразие, смотришь — Анна сидит как ни в чем не бывало смирнехонько на своем стуле, а Пейтер стоит с разинутым ртом, волосы дыбом, глаза мечут сердитые искры сквозь толстые очки. Кончалось тем, что учительница выставляла его в коридор, но Пейтер никогда не оправдывался. Знай себе идет к двери и даже не оглядывается. Рубашка у него болталась, и брюки были слишком широкие в поясе, так что ему приходилось останавливаться и подтягивать их, чтобы штанины не волочились по полу. Брюки были старомодные и некрасивые, не то что джинсы, как у всех других. Никто не знал, почему Пейтер носит такие уродские брюки. То ли у его мамы и папы не было денег купить что-нибудь получше, то ли они просто не придавали этому значения. О маме и папе Пейтера было известно только одно: они знали кучу языков и почти никогда не появлялись на людях. Потом стало еще известно, что мама Пейтера уехала.

Это было под конец последней четверти, перед самыми каникулами. Анна, как обычно, сидела и щекотала шею Пейтера кончиком линейки, но в этот день он не обращал на нее внимания. Только отмахивался рукой, и никак не заставишь его обернуться и позлиться на радость Анне. После, когда она спросила, что это с ним, он долго не хотел говорить, наконец рассказал все же про свою маму. Сказал, что она уехала. Удивительное дело! Но Пейтер больше ничего не объяснил. Уехала, и все тут.

Анна много раз спрашивала Пейтера, изо дня в день допытывалась, не вернулась ли его мама. Ходила за ним по пятам, пользуясь каждым случаем, чтобы спросить, и после уроков тоже. Но Пейтер не отвечал на ее вопросы, только качал головой.

— И ты не знаешь, где она теперь? — спрашивала Анна.

Пейтер качал головой.

— И твой папа тоже не знает? — спрашивала она.

Пейтер опять качал головой.

— А ты хоть спрашивал его? — допытывалась она.

Но Пейтер знай себе качал головой.

— Ну так возьми да спроси! — говорила Анна. — Что тебе стоит попробовать!

— Не хочу я спрашивать! — отвечал наконец Пейтер.

— Ну и дурак! — говорила Анна, хотя знала, что Пейтер только хуже расстроится от таких слов.

Он постоянно ходил и расстраивался после того, как начались летние каникулы, а мама все не возвращалась. И глаза его перестали сиять и блестеть из-под очков. Совсем не узнать человека. Анна страшно жалела его. Потом ее осенило, что нужно быть доброй и утешать его.

Ты сильно расстраиваешься? — спрашивала она, ходя за Пейтером, чтобы немного утешить его.

— Нет, — отвечал он всякий раз.

А сам расстраивался. Один раз даже плакал. Это было на третий день каникул, Анна отыскала его на малом пляже, села рядом и начала утешать:

— Странная у тебя мама — взять вот так да исчезнуть!

Но так как Пейтер от этих ее слов ни капельки не повеселел, надо было придумать что-то другое, и Анна сказала:

— И вообще, вы все странные какие-то! И папа твой тоже! И ты, если позволяешь маме вот так исчезать!

Внезапно она услышала какие-то необычные звуки. Словно мышь запищала. Такие же звуки издавал Матсик, когда ему влетало. Эти звуки сразу можно узнать, люди издают их, когда плачут и не хотят, чтобы другие слышали. Они сидели у самой воды, неподалеку от старой башни, и Пейтер все время поворачивался спиной к Анне. Тогда она сказала:

— Да ты совсем расстроился, Пейтер! Меня не проведешь, все равно я вижу!

— Замолчи! — крикнул Пейтер.

Но Анна все равно продолжала его утешать. Вообще-то она не знала, как положено утешать, ее ведь никто этому не учил, но она сама что-нибудь придумывала.

— Пейтер! — сказала Анна в тот раз, на третий день летних каникул. — Хочешь, я расскажу тебе одну вещь? Рассказать, кто я на самом деле?

Так она обычно утешала Матсика, когда ему влетало и он лежал и поскуливал на кровати. Смотришь, Матсик уже не скулит, а молча слушает ее.

И хотя Пейтер не слушал, Анна все равно рассказала:

— Я на самом деле русалочка. Только об этом никто не знает! Жаль, конечно, что мы в блочном доме живем, но это ничего, ведь у нас есть ванна!

Тут оказалось, что Пейтер все-таки слушал, хотя не показывал виду.

— Русалочка! — фыркнул он.

Но Анна сказала, что это совершенно точно, она это обнаружила однажды, когда купалась в той самой ванне. Затеяла мыться, легла в ванну и откинулась назад, так что волосы намокли и расплылись по воде. Тут-то она все и поняла. И хотя Пейтер продолжал фыркать, Анна растолковала ему, в чем ее отличие от большинства других людей. Большинство других любят быть сухими, а ей вот нравится быть мокрой. Она могла бы целый день плескаться в ванне, если бы не ее сестра, которую зовут Ивон. Только устроишься поуютнее — вставай и вытирайся, потому что сестре позарез нужно в туалет.

Пейтер снова отозвался фырканьем на ее рассказ, но Анна все равно спросила с надеждой:

— Ну как, теперь ты перестал расстраиваться?

Но Пейтер знай себе фыркал на разные лады. Зато уже не попискивал, как раньше, прежде чем Анна рассказала ему, что она русалочка.

Если ты русалочка, лучше всего жить у моря. Анна и живет у моря, хотя его не видно от ее дома — обыкновенного блочного дома с лифтом и мусоропроводом. А когда дует ветер, запах моря слышно даже на лестнице, если кошка Карлессонов не оставила свои следы в подъезде. Дочка Карлессонов поклялась смотреть за кошкой, они только на этом условии и взяли котенка, но она сразу же забыла про свои клятвы. И никто ей об этом слова не скажет, потому что все дети кругом боятся эту Мариетт. Одно время она словно с ума сошла. Бегает за людьми, дразнит, насмехается, а кого и поколотит. Анне тоже доставалось. Но Анна однажды подарила Мариетт пять крон, чтобы не дралась так больно, а только дразнила и насмехалась самую малость.

Все было бы гораздо проще, если бы не Пейтер. Анна не смела показывать, что водится с ним, когда поблизости была Мариетт. Мариетт ненавидела Пейтера, а за что — никому не ведомо. Хорошо еще, что Пейтер жил не в новостройке, а в одном из старых домов около кафе Бэкстрёмов. Потому что ни один человек не может выносить таких злых насмешек, на какие способна Мариетт. Стоило Мариетт увидеть Пейтера, как на нее накатывало — дергает за рукав свою неразлучную подружку Марию-Луизу, которая на ангелочка похожа, и кричит всякие гадкие слова про очки, и про брюки, и такое, что стыдно слушать.

Читать дальше