Роб Буйе - Все из-за мистера Террапта

— Мистеру Террапту станет лучше?

Я увидел, как он глубоко вздохнул. Он посмотрел сначала на мою маму, потом на меня.

— Не знаю, сынок.

— А что с ним? Понятно, он в коме, но что именно с ним не так?

Доктор Уилкинс подвинул стулья нам, а потом сел напротив.

— Мистер Террапт много занимался борьбой — и в школе, и в колледже, — начал объяснять он. — Оказалось, что ему пришлось прекратить занятия из-за множественных сотрясений мозга, которые он получил за это время. Некоторые участки его мозга стали особенно уязвимыми. Снежок ударил как раз в один из них — в висок. Это привело к образованию трещины в черепе.

Доктор Уилкинс говорил с большим сожалением. Я не знал, ждет ли он каких-то вопросов, но у меня они возникли.

— То есть мистер Террапт не впал бы в кому, если бы у него не было этих множественных сотрясений? — спросил я.

— Точно сказать не могу, но, вероятно, нет.

— А что вы сейчас делаете? Просто ждете?

Доктор Уилкинс снова глубоко вздохнул. У меня возникло ощущение, что он сказал не все. Были еще какие-то плохие новости — или новости, которые он не решался сообщить. Он взглянул на маму, и та кивнула, соглашаясь на дальнейшие объяснения. Мне не нужна была какая-то припудренная детская версия правды — только факты, и мама знала об этом.

— Под трещиной у мистера Террапта продолжается внутреннее кровотечение, и кровь собирается в мозге. Мы надеялись, что оно остановится, но этого не произошло. Ему предстоит операция на мозге. Нам надо пережать кровоточащие сосуды.

— И потом он выздоровеет?

— Если все пройдет успешно — будем надеяться, что да.

Слово «если» прозвучало громко и отчетливо.

— А если нет? — спросил я.

— Операция на головном мозге связана с определенным риском. Всегда есть вероятность, что пациент после нее не оправится.

— Вы имеете в виду — умрет, — произнес я. Мама обняла меня.

— Как тебя зовут, сынок?

— Люк.

— Да, Люк. Твой учитель может умереть во время или в результате операции. Но я изо всех сил постараюсь, чтобы этого не произошло.

Я поднялся и встал у постели мистера Террапта. Я посмотрел на него.

Доктор Уилкинс тоже поднялся и встал рядом.

— Он довольно необычный учитель, так? — спросил он.

Я мог только кивнуть. Если бы я открыл рот, то разревелся бы, как ребенок.

— Я постараюсь, Люк. Это я могу обещать. — Он сжал мое плечо и вышел из палаты.

Операция на головном мозге, подумал я. Мистер Террапт может не вернуться никогда.

Я выбежал в коридор.

— Доктор Уилкинс! — крикнул я. Он обернулся. — А еще кто-нибудь из нашего класса знает о том, что вы мне рассказали?

Доктор подошел ко мне.

— Сначала нам вообще ничего не было известно о его сотрясениях, — сказал он, — но потом другая учительница — мисс Ньюберри — сообщила кое-что о мистере Террапте. Думаю, он рассказал ей о своем борцовском прошлом, и хорошо сделал, — похоже, родственников у него нет.

Я был потрясен. У него нет родственников, совсем никого.

— Но отвечу на твой вопрос — да, в вашем классе есть школьник, которому я рассказал то же, что и тебе, — продолжил мистер Уилкинс.

— Кто?

— Кажется, он сказал, что его зовут Питер.

Я остолбенел. Питер?! Вот уж не думал, что Питер сюда придет.

Доктор Уилкинс в очередной раз повернулся и собрался уходить.

— Подождите, — попросил я. — А Питер знает о сотрясениях — или только о том, что мистеру Террапту предстоит операция на мозге?

— Только об операции. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что это Питер бросил снежок.

Уроки у нас стала вести миссис Уильямс. Она не только увидела, что учиться нам чудовищно трудно, но и поняла, что наши чувства — глубокие и настоящие, несмотря на то что мы всего лишь пятиклассники. Поступок миссис Уильямс заслуживал уважения, однако ничего не изменил. Мистер Террапт по-прежнему неподвижно лежал в громадном белом здании, полном пищащих приборов. Наш класс оставался столь же безжизненным. Мистер Террапт был нужен нам здесь.

Все на свете случается неспроста, сказала я Джеффри. Но верила ли я в это сама? Иногда. Зачем отец бросил нас? Я еще не поняла. И зачем произошел несчастный случай с мистером Терраптом? Я решила, что для разных людей эти «зачем» разные, а для кого-то их вообще нет. По крайней мере, сейчас я понимаю, как кома мистера Террапта повлияла на Алексию. Не случись несчастья, вряд ли бы она стала моим другом. А Даниэль, уверена, никогда не сходила бы в гости к Анне. Не знаю, что это дало Люку или, например, Джеффри. И не могу понять, зачем оно мне.

Мои одноклассники по-прежнему молчат. Я тоже молчу, хотя держусь еле-еле — так хочется рассказать об операции на мозге, предстоящей мистеру Террапту. О ней знает Питер, но без подробностей. Он во всем винит себя. На нем это написано. С тех пор как произошел несчастный случай, он бродит по классу как зомби. Он и должен винить себя. Это он бросил снежок. Однако катастрофа не разразилась бы, если бы снежок попал в кого угодно другого. Вот это Питеру надо знать. Всех проблем это известие не разрешит, но по крайней мере от части страданий (долларовое слово) его избавит.

Но я не могу ему об этом сказать. С ним никто не разговаривает. Правда, я не хочу говорить с ним по другой причине. А то еще обнаружится, почему он бросил этот снежок.

Пришла весна. Мы с бабушкой вернулись из церкви и сидели на переднем крылечке. Она пила кофе (черный, потому что она железная), а я потягивала чай со льдом (без сахара, потому что надеюсь стать такой же железной, как она). Мне нравится, когда мы вот так сидим с ней вместе.

— На всем белом свете, Даниэль, нет ничего похожего на весну в Новой Англии, — сказала она. — Кто суровую зиму не переживал, тот и весны не знает.

Я понимала, о чем она. Снег растаял, прилетели и запели, славя весну, птицы. Показались первые цветы, распустились почки. Резвились животные на ферме. Время радоваться и веселиться. Но я не могла, и бабушка это заметила.

— Поверь мне, там, где нет настоящей зимы, у людей и весны не бывает, — продолжала она. — Жалко мне их!

Я кивнула. Но все-таки эта весна была другой. Мой учитель по-прежнему спал, и это мучило меня и высасывало радость из всего вокруг. Я чувствовала себя так, как будто все еще была в зимней спячке.