Гортензия Ульрих - Письмо не по адресу. Любовная горячка

Как бы то ни было, а папа купил небольшую косметическую фирму и за пару лет превратил её в крупный концерн.

Вообще-то в юности папа хотел стать адвокатом, но бабушка пресекла это желание на корню коронной фразой: «Адвокатами не становятся, адвокатов нанимают».

Итак, мама побежала искать папу, а бабушка тем временем обратилась ко мне:

— Матильда, сейчас у тебя есть время объяснить, почему ты была так растрёпана.

— Всё дело в свиньях. У меня с сегодняшнего дня есть две свиньи.

— Свиньи? — переспросила бабушка. — Тогда понятно. И где же они?

— В саду, в павильоне.

Короче говоря, бабушка осмотрела свиней и решила, что они будут красоваться на фото вместе с нами. Их присутствие сделает снимки ещё более правдоподобными, ведь раньше в искусстве и в самом деле были популярны пастушьи мотивы: придворные художники рисовали портреты господ в образах пастухов и пастушек на фоне живописных ландшафтов. По идее для полной достоверности нужны были бы овцы, но раз у нас уже есть свиньи, то и они сгодились.

Наконец-то нашёлся папа. Понятия не имею, что мама ему за это пообещала; она единственная, кто имеет на него хоть какое-то влияние.

Он что-то недовольно бормотал и встал, как обычно, позади всех, чтобы на фото было видно только его голову. Дело в том, что он категорически отказывается наряжаться для этого «маскарада».

Мама была несколько огорчена тем, что Готтхильф и Женевьева тоже будут позировать фотографам, потому что не была уверена, точно ли свиньи не кусаются. Бабушка с нескрываемой радостью расставила свиней как раз по сторонам от мамы. Готтхильф и Женевьева были неподражаемы, они тут же заняли нужные позиции. По-моему, они жутко умные. А Камилла — законченная гадина, раз дни напролёт держала таких сообразительных животных в стенах лаборатории.

— На будущий год будем сниматься с овечками, — провозгласила бабушка по окончании фотосессии и потребовала чашку кофе и кусочек торта.

Надеюсь, ты повёл себя умно, послушался меня и не ходил к Кулхардту!

Приветы,

МАКС

Отправитель:БерриБлу

Получатель:ПинкМаффин

Тема сообщения:Рождество, Пасха, день рождения и свадьба

Привет, МАКС!

Разумеется, я ходил к Кулхардту! С чего ты взяла, что он опасен? Загадочен — это да. Знает много, гораздо больше, чем говорит. Вот и сегодня он ни на йоту не отступился от своего принципа.

Очутившись перед знакомым обшарпанным домом, я вновь невольно задаюсь вопросом, как вообще в таком доме можно держать офис. Шагая по разваливающейся лестнице и подходи к двери с перекошенной табличкой; «Кулхардт и Липински — частные детективы», вдруг вспоминаю, что ещё пару недель назад я не был даже знаком с Кулхардтом. Теперь же его офис стал для меня чуть ли не вторым домом.

Уверенно стучу в дверь.

— Входите! — раздаётся из-за закрытой двери голос Мильфины.

Распахнув дверь, я оказываюсь перед её письменным столом, на котором высится огромная стопка рождественских салфеток. Увидеть секретаршу Кулхардта мне удаётся, только приподнявшись на носки.

— Берри! — сияет она при виде меня. — Здорово, что ты пришёл! Как приятно видеть молодые лица в этих старых стенах!

— Вы опять ходили в «Альди»? — спрашиваю я, разглядывая салфетки.

— Разумеется! Я хожу туда каждый день. Ты же знаешь! Один день без «Альди» — и я начинаю ужасно нервничать! Шеф называет это одержимостью. Я называю это страстью! — Когда она произносит свою вдохновенную речь, её глаза сверкают, точно ёлочные шары.

— Но зачем вам столько рождественских салфеток? — осторожно задаю вопрос я.

— Почему только рождественских? Это комбинированные наборы. Рождество, Пасха, день рождения и свадьба. Практично, не находишь? Продавались по специальной цене, как, впрочем, и всё, что ты здесь видишь!

Мой взгляд блуждает по Мильфининым гигантским запасам товаров из «Альди».

— Чем мы можем тебе помочь? — спрашивает Мильфина.

— Вообще-то ничем. Дело уже закрыто, свиньи в безопасности.

— Ошибка новичка, Берри Блу! — раздаётся бас Кулхардта за моей спиной.

Он стоит в дверях своего кабинета. Точнее, его мощная фигура заполняет собой почти весь дверной проём. Длинного пальто на нём нет, зато на голове красуется широкополая шляпа. Он смотрит на меня своим немыслимым взглядом. Честное слово, МАКС, никто не умеет смотреть так невозмутимо, так cool [6] Cool (англ.) — спокойный, невозмутимый, «крутой». , как Cool хардт! Не знаю, сколько он тренировался перед зеркалом, прежде чем начал так смотреть на других, но на меня его взгляд действует просто завораживающе!

— Ошибка новичка? — переспрашиваю я. — Что вы имеете в виду?

— Что я имею в виду. Заходи в мой кабинет, Берри Блу. Здесь и поговорим.

Я оглядываюсь на Мильфину, но она лишь пожимает плечами. Так что мне приходится проследовать за её шефом. Кабинет его традиционно пуст. Ни листка бумаги. Нигде.

Кулхардт плюхается в кожаное кресло за письменным столом, кладёт ноги на стол и устремляет взгляд в окно.

— Теперь вы можете объяснить мне, в чём дело? — осторожно спрашиваю я.

— Теперь я могу объяснить тебе, в чём дело. Я могу, — отвечает Кулхардт, не отводя взгляда от окна. — Мир там, снаружи, недобр и опасен, Берри Блу. Гораздо хуже, чем может себе представить тот, кто вырос в тепличной атмосфере добропорядочной бюргерской семьи.

— Какая ещё тепличная атмосфера! — возмущённо восклицаю я. — Во-первых, мои родители часто оставляли меня одного, когда я был ма…

Один взгляд Кулхардта, и я замолкаю на полуслове.

— Доводилось ли тебе хоть раз заглядывать в жестокие, холодные глаза преступного мира, Берри Блу?

— Что? Э-э-э… нет, если не принимать в расчёт затею со свиньями.

— Свиньи, Берри Блу. Раньше свиньи были лишь завязкой истории — теперь же они стали и развязкой.

— Что вы хотите этим сказать? Я…

— Что я хочу этим сказать. Объясни ты, Липински.

Я подскакиваю на месте, но уже слишком поздно: что-то тёплое течёт по моей щиколотке.

— Липински! Старая ты свиньи! Неужели нужно каждый раз на меня писать?

— Йофф.

— Липински — не свинья, — произносит Кулхардт.

— Да знаю я! Пёс, который писает на меня при каждой встрече.

— Он живёт в теле бассета, — напоминает Кулхардт, — но душа его — мой покойный партнёр. Кроме того, он мочится на тебя потому лишь, что ты ему нравишься. Об этом я тебе тоже много раз говорил.

— Мне всё равно. Это ужасно раздражает. Мама уже удивляется, почему мои брюки всё время так пахнут, когда я отдаю их в стирку.

На лице Кулхардта появляется ехидная ухмылка: