Владимир Разумневич - Лето на колёсах [Повести]

— Конечно, не съест, — подбодрил я.

— Может, из-за этой проклятой записки мне завтра на свете не жить.

— Может, и не жить, — снова подбодрил я.

— Да, попал, как рыба на крючок. Не вырвешься. Интересно, что он отцу обо мне сочинил?.. Прочтём? А?

Записка оказалась малюсенькой. Всего несколько слов.

«Прошу Вас, Василий Арсеньевич, — писал учитель Петиному отцу, — зайти завтра в школу. Нам нужно поговорить. С уважением А. Ф.»

— Вот хитрый — обо мне ни слова, — заметил Петя. — Знал, что я записку проверю. Задал задачку. Попробуй отгадай теперь, за какие грехи меня крыть будут. Вроде я ничего такого выдающегося не совершил.

— А кто котёнка на урок принёс? Он мяукал.

— У тебя тоже котёнок в портфеле пищал. Но записок, твоему отцу не посылали. Котёнок здесь ни при чём. Дело во мне самом.

И мы стали думать и гадать, чем Петя не угодил Александру Фёдоровичу. Долго думали и гадали. Всю Петину биографию по косточкам разложили. Биография у него оказалась удивительная, как у полководца, — сплошь состояла из одних приключений и битв. И не было в этой биографии ничего такого, чтобы Петю исключать из школы или открывать против него сразу два фронта.

— Отца надо подготовить к встрече с Александром Фёдоровичем, — озадаченно почесал затылок Петя. — А то мне в учительской и пикнуть не дадут. Станут придираться, а ты стой и помалкивай. Лучше заранее отцу всё сказать. Пусть думает, что я всё своим умом осознал. Тогда и ругать будут поменьше. И уши останутся целыми. Приходи вечером ко мне. Отец при посторонних уши мне не треплет.

Мы договорились вместе готовить уроки. Я пришёл вовремя. Василий Арсеньевич только что возвратился с работы.

— На буксир решил взять моего бездельника? — приветливо подмигнул мне в дверях Петин папа. — Да, нелёгкая эта работа — бегемота тянуть из болота.

— Петька не бегемот, — заступился я.

— Смотри, если один не управишься, я помогу. Вместе потянем за ушко да на солнышко.

— За ушко не надо. Мы и так справимся, без ушей.

— Ну ладно, ладно. Оставлю ваши уши в покое, — засмеялся Василий Арсеньевич.

Я толкнул Петю локтем:

— Отдавай записку, пока отец добрый…

Петя вскочил со стула. Записка в его руке дрожала, как лист на дереве.

— Вот… Учитель просил… Тебе лично…

Василий Арсеньевич молча развернул записку и стал читать. Брови его насупились:

— В школу требуют. Достукался. Выкладывай, как на духу, за какие твои заслуги удостоился я столь высокой чести?

Петя долго мялся. Сопел и шмыгал носом.

— Ну что же ты? Или совесть заела?

— Меня с самого утра совесть заедает, — оживился Петя. — Так стыдно, что и говорить не хочется от стыда.

— За что же стыдно-то?

— За четвёрку.

— Вот тебе раз! Кто же за четвёрку стыдится! Приличная оценка.

— Моя четвёрка из кола сделана.

— Из кола? Дубового? — прикинулся непонимающим Василий Арсеньевич.

— Да нет же, из чернильного. Кол — это значит единица. Я её в дневнике нечаянно на четвёрку переправил. Александр Фёдорович, наверное, заметил. Хочешь, я четвёрку снова в кол превращу? Сам.

— Ишь какой прыткий! Такую бы прыть да к занятиям…

— Я и к занятиям на все сто отношусь. А то, что я два урока пропустил, не моя вина. В больницу ходил, Александр Фёдорович не верит. Только ты его не слушай. Я правда в больницу ходил. Галчонка на дороге встретил. Подстреленного. Хотел догнать, а он ускакал. Целых два часа за ним гонялся.

— На всё у него отговорки найдутся! Изворотлив, словно уж. Как это тебе нравится? — Василий Арсеньевич покосился в мою сторону. — Может, и Миша Воробьёв в прошлый вторник сам себе фонарь под глазом сделал и нос расквасил? А?

— У Воробья нос слабенький, — несправедливо отозвался о моём носе Петя. — Пальцем тронешь — кровь капает. Мой нос твёрже. Бей не бей, а ему хоть бы хны. А у Зинки Синицыной кожа хуже, чем Мишкин нос. Тонкая. Чуть щёлкнешь — неделю в пятнах ходит. Принцесса!

— Совсем от рук отбился! Морока с тобой, Петька. Придётся нам с Александром Фёдоровичем всерьёз тобой заняться.

Василий Арсеньевич махнул на Петьку рукой и хмурый ушёл на кухню.

— Теперь сразу два фронта откроют, — шепнул мне Петя.

Отец пришёл в школу, когда у нас кончились уроки.

— Пойдёшь вместе со мной в учительскую, — строго приказал он Пете и потянул его за рукав.

Я решил не бросать товарища в беде. Вошёл в учительскую вслед за ним.

Александр Фёдорович пригласил Петиного отца к столу.

— А сына-то зачем, Василий Арсеньевич?

— Пусть слушает да на ус наматывает, проказник. До чего докатился! Отметки в дневнике подделывает!

— Неужели? Что-то не замечал…

— Ворон на улице гоняет. Это вместо уроков-то!

— Не ворону, а галку. Разница, — поправил Петя.

— Ты уж помалкивай, герой! — одёрнул его отец. — Сведёшь родителей в могилу прежде времени. Вон одноклассница от его щипков уже вся в синяках ходит…

— Ну и ну, — от удивления Александр Фёдорович даже привстал со стула. — Признаться, недоглядел.

— Так, может, вы и о потасовке с Мишей Воробьёвым тоже ничего не слышали?

— Когда это было?

— Прошлый вторник. У нас под окном дрались. Как петухи! Стыдоба! Странно, что вы, Александр Фёдорович, этого не знаете. Зачем же тогда записку прислали? Не благодарить же за сынка!

— Конечно, благодарности он не заслуживает. Но я не думал, что дело зашло так далеко, как вы говорите. На Петю глаза мне открыли… А вызвал я вас вот по какому поводу. Школьный сад думаем развести. Саженцы раздобыли, участок определили. Решил посоветоваться с вами как с агрономом…

Александр Фёдорович порылся в бумажной стопе на столе и вынул дневник Пети. Раскрыл его.

— Да, отметка действительно подделана. Придётся разговор о яблонях отложить. Поговорим, Василий Арсеньевич, о сынке…

Тут я понял, что делать мне в учительской нечего, и стал пробираться к двери.

Последнее, что я услышал, были слова Александра Фёдоровича:

— Нам с вами, Василий Арсеньевич, надо сообща, единым фронтом начать борьбу за Петю…

Это было в годы Великой Отечественной войны. Однажды в редакцию газеты «Пионерская правда» почта доставила тетрадь с карикатурами на гитлеровских вояк и со смешными, остроумными подписями. Рисунки и подписи к ним были так хороши и злободневны, что редакция завела для них специальную рубрику «На штыке» и стала помещать из номера в номер — рядом с печатавшимся одновременно рассказом Льва Кассиля «Федя из подплава». Из пионерской газеты рубрика «На штыке» перекочевала во фронтовую печать. И солдаты, показывая друг другу рисунки, обращали внимание, что под ними стоит не совсем обычная подпись: «Рис. ученика Вовы Разумневича. Село Сулак, Саратовская область».