Вильям Бюснах - Подкидыш

Легко сказать, отделаться от блузы! Но как? Не мог же он остаться в одной нижней рубашке! Тогда Жильберу пришло в голову поменяться платьем с первым попавшимся плохо одетым мальчиком, который наверняка с удовольствием согласится заменить свое рваное платье почти новой теплой бумазейной [10] Бумазе́я — плотная хлопчатобумажная ткань с начесом на одной, обычно изнаночной, стороне. блузой.

Вот счастливая мысль! Жильбер даже потер руки от радости. Он поспешил выйти на менее пустынную дорогу и тут же в испуге отпрянул назад. Почти рядом, в одном из садиков, среди которых он находился, стояло какое-то огромное фантастическое существо, с поднятыми к небу руками, с раздвинутыми огромными пальцами, заключенными в широкие белые перчатки. Взлохмаченная голова была украшена черной шляпой; несоразмерно длинные ноги скрывались под какой-то полосатой юбкой.

В одном из садиков стояло какое-то огромное фантастическое существо с поднятыми к небу руками.

«Что это за чудовище?» — думал Жильбер, понемногу справляясь со своим смущением и подвигаясь вперед. Приблизившись к великану, он вдруг громко рассмеялся.

Это было просто пугало. Простые палки заменяли ему руки; голова, скрывавшаяся под широкими полями шляпы, оказалась старым цветочным горшком; волосами служила спутанная пенька́ [11] Пенька́ — грубое волокно из стеблей конопли. ; перчатки раньше принадлежали жандарму. Тем не менее в первое мгновение пугало казалось очень страшным.

Повнимательнее рассмотрев «чудовище», Жильбер перестал смеяться, и в его глазах, устремленных на туловище пугала, блеснул огонек: пугало было облечено в детский пиджак синего сукна, довольно потертый, полинявший от солнца, вымытый дождем, с заплатами во многих местах, но все же еще довольно крепкий.

Жильбер ощупал свою блузу и проговорил в задумчивости:

— А поменяться ли мне одеждой с этим господином? Прямо сейчас?

«Господин», судя по всему, не возражал, и мальчик от слов быстро перешел к делу.

Через некоторое время сама сестра Фелицата не сразу узнала бы Жильбера в этом маленьком оборванце, вернувшемся в Париж через Менильмонтанскую заставу. Мальчик позаботился о своем костюме и дополнил метаморфозу. Чтобы потрепанный пиджак не особенно отличался от довольно крепких панталон, он запачкал последние; чулки болтались на ногах; шнурки своих запылившихся ботинок он заменил веревочками. Волосы у мальчика были не причесаны, лицо несло печать усталости и утомления, и он без страха мог смотреть в лицо городовым, не думая о том, какое впечатление на них производит — хорошее или дурное.

Но в данную минуту его занимало только одно — голодные спазмы в желудке становились невыносимыми.

«Вчера мне надо было съесть только половину корки, — с сожалением подумал Жильбер. — Боже, как же я голоден!..»

В тот же день, часов около десяти вечера, редкие прохожие могли видеть по Фридландской аллее очень маленького человека, которому могло быть самое большее девять лет — Жильбер казался старше своего возраста, — печально сидевшего на одной из скамеек. Подойдя ближе, они могли даже слышать, как он бормотал едва внятным голосом:

— Все равно… Я не думал, что это так тяжело… не есть…

Но прохожие, очевидно, очень спешившие, проходили мимо, не останавливаясь.

Как Жильбер очутился на этой скамье? Бедный мальчик! Он сам спрашивал себя об этом, но, почти обезумевший от мук голода, едва мог восстановить весь этот несчастный день. Однако он старался припомнить все, надеясь, что это заставит его желудок хоть на мгновение забыть ужасные страдания.

Жильбер в то утро добрался до Парижа и миновал заставу, когда не было еще и девяти часов. Его желудок все настойчивее напоминал о том, что давно пора раздобыть хоть какой-то еды. Полный самых радужных надежд, он рассчитывал сейчас же найти какую-нибудь работу, которая дала бы ему возможность позавтракать.

На Бельвильском бульваре Жильбер увидел перед витриной книжного магазина какого-то мальчика. Тот явно не умел читать и лишь с любопытством разглядывал картинки.

Жильбер помог ему разобрать подписи, и между двумя мальчиками завязался более душевный разговор.

— Ты куда идешь?

— Я? Еще не знаю… Хочу раздобыть какую-нибудь работу.

— Работу?! Зачем?

— Чтобы жить.

— Гм-м-м… Разве надо работать, чтобы жить?

— А разве нет?

— Посмотри на чижика… Разве он работает?

И тут маленький бродяга, бросив Жильбера, поспешил навстречу какой-то даме, шедшей в противоположную сторону. Его быстрая, живая походка сразу изменилась, стала жалкой и болезненной, а сам он, протягивая руку, заговорил жалобным, плачущим голосом:

— Подайте монетку, добрая барыня… Дома есть нечего!..

Вскрикнув от отвращения, не слушая дальше жалобных причитаний маленького негодяя, Жильбер быстро смешался с толпой, довольный, что избавился от дурного, опасного знакомства. Чтобы новый знакомый не нагнал его, Жильбер некоторое время почти бежал, не решаясь более обращаться с расспросами к встречным мальчикам, боясь получить точно такой же ответ.

— Ну нет! — воскликнул он. — Я уже довольно взрослый и могу сам заработать денег!..

И, успокоенный этой мыслью, он принялся заглядывать в окна всех встречных лавочек в надежде, что кому-нибудь из их владельцев могут понадобиться его услуги.

Но войти Жильбер не решался: в одном месте его остановило холодное лицо хозяйки, в другом слишком большое количество покупателей перед стойкой, в третьем, напротив, его испугала совершенная пустота. И он медленно шел дальше, ища и колеблясь, то ускоряя, то замедляя шаги…

Ах, сколько он прошел в этот день! Он исходил во всех направлениях кварталы Оперы, Шоссе д’Антен, Мадлены, где, к несчастью, в этот день не торговали цветами. Потом он долго бродил по Елисейским полям и, наконец, изнемогая от усталости, повалился на свою скамейку во Фридландской аллее.

О, как ужасны были испытываемые им муки голода!.. За целый день у него во рту не было ни крошки. В висках у мальчика стучало, глаза заволакивались туманом.

Чтобы хоть немного подбодрить себя, он старался думать о завтрашнем дне, который несомненно будет счастливее.

Не зная Парижа, он, очевидно, ходил по таким кварталам, где трудно достать работу, которой он так хотел и искал. Завтра он отправится в другие места… Завтра? А если завтра он будет не в состоянии двигаться? Если он сегодня ночью умрет от голода? Он знал, что от этого умирают, причем в страшных муках…