Людмила Матвеева - Ступеньки, нагретые солнцем

Она спела «Катюшу», а ребята просят:

«Ещё спой».

Она поёт «Землянку», потом «Жди меня, и я вернусь». Военные песни. Голосок тоненький, как у этого петушка.

«Девочка, ты в каком классе учишься?»

«Я не учусь. Я здесь в госпитале работаю, заведую клубом».

«Заведующая? Сколько же тебе лет?»

«Скоро тринадцать».

К нам в палату она каждый день приходила, приносила книги, письма. Писем почти не было, правда. В войну многие потерялись, почта шла долго и путаными путями.

А мы потихоньку-помаленьку выздоравливали. Девочка садилась посреди палаты на белую крашеную табуретку и пела песни. Особенно я любил, когда она пела «Идёт война народная». Песня совершенно суровая, военная. Сто раз её по радио слышал, а когда эта девочка пела, меня за сердце хватало… А иногда мы ей тихонько подпевали.

Война была долгая-долгая. Я после госпиталя до конца воевал, больше ран не было. Многое я забыл. А эту девочку с песнями помню и помню. Врачи были прекрасные, сёстры заботливые. Почему же у меня осталось чувство, что вылечила, спасла меня именно эта девочка?

Тимка молчит, солнце село, красная полоса осталась в небе, а вода в Волге стала розовой. В небе закат почти погас, а в реке ещё горит.

Дед тоже молчит. Потом говорит:

— Какое-то совсем особенное уважение у меня к ней. Она же пошла работать в госпиталь не потому, что призвали, не потому, что платили, я даже не знаю, платили ли ей зарплату. Она пошла потому, что очень хотела помочь нам воевать. Хоть чем-нибудь помочь тем, кому трудно. А это самые ценные люди, Тима. Ты научись их отличать, тех, кто любит другим помогать. И сам будь таким.

Прошёл по Волге, сверкай огнями, огромный теплоход. Прогудел басовито, волна ударила в берег гулко, сильно.

— «Суворов», — говорит дед, хотя темно и названия теплохода никак не увидеть. Но Тимка знает, что дед не ошибается, он все суда на Волге знает, большие и маленькие.

— Дед, а где она теперь?

— Не знаю, Тимка. Потерялся след. Я писал после войны в госпиталь, а мне ответили, что она уже не работает. А где, что — не ответили. Война кончилась, а путаницы было много. Не нашёл. Пойдём ужинать, а то бабушка будет ругать.

Тимка не может больше спокойно сидеть на ступеньках. Он не знает, что происходит рядом, в зелёном доме, и от этого ему тревожно. Неразгаданные тайны Тимка любит в книгах, и то ему правится, когда в конце концов всё становится ясным и попятным. А тут неизвестно, чья рука, неизвестно, кто был там и куда девался после.

И Тимка решает выяснить наконец, в чём там дело. Кто поселился в зелёном доме? Почему тот человек не показывается долго-долго, а потом посылает Тимку за хлебом как ни в чём не бывало?

Тимка подходит к зелёной двери и стучит в неё. Сначала стучит костяшками пальцев, потом кулаком, а потом ногой. Никто не отзывается. Тот человек, наверное, ушёл. Но может быть, он вернётся? Может быть, надо подождать немного, и всё выяснится?

Тимка садится на крылечко. И по привычке смотрит, хотя и хочет не смотреть, на Катины окна. Кати нет дома, у них темно. Сидеть на крылечке почему-то сегодня неуютно, одиноко. Хорошо бы, появилась Катя. И хорошо бы, она поговорила с ним по-хорошему. Тимка так любит, когда Катя говорит с ним о чём-нибудь. Ну почему бы ей не прийти сейчас?

И тут, как в волшебной сказке, появляется Катя. Она идёт мимо крылечка, не замечает Тимку. Лицо у неё невесёлое. Катя немного сутулится; может быть, от этого она кажется печальной. Тимке так хочется защищать Катю, побеждать ради неё злые силы. Но где эти злые силы, он не знает. Тимка говорит:

— Здравствуй, Катя. А я тут сижу.

А Катя не говорит: «Вижу, что ты тут сидишь. Разве тебе больше нечего делать?» Она говорит совсем другое:

— Ты английский сделал? Нет ещё? И я нет ещё. А ты правда кино снимаешь? Интересно. Покажешь когда-нибудь кино?

Она стоит рядом с ним и разговаривает, и ему кажется, что этого не может быть. Сразу становится необыкновенным снег, он сверкает, переливается цветными огоньками. Сразу становится необыкновенным небо — в нём светится тёмная синева. И необыкновенно красивая рыжая кошка аккуратно идёт через двор.

А Катя ничего этого не видит. Она просто разговаривает со своим соседом и одноклассником Тимкой. И не говорит ничего особенного. А ему каждое её слово кажется особенным.

— Ты садись, Катя. — Он стряхивает варежкой снег со ступеньки, и Катя садится рядом. Катя сидит рядом! С ним! С Тимкой! Катя!

И ему кажется, что сейчас он совершит что-то такое потрясающее, от чего Катя придёт в неописуемый восторг и поймёт наконец, что за человек Тимка. Он не просто сосед, как все другие соседи. Не просто одноклассник, как все другие одноклассники. Он человек особенный, необыкновенный.

И в это время раздаётся над их головами голос:

— Чего это вы тут сидите? Сидят, понимаешь… Рядышком.

Перед ними стоит Шмырин. Тимка никогда не видел Шмырина так близко, но слышал про него сто раз. Шмырин не учится и не работает. Шмырина опять искал участковый. Шмырина, наверное, заберут в колонию. Шмырин отнял у мальчика коньки.

Теперь Шмырин стоит рядом, от него пахнет табаком, он протягивает руку и говорит:

— Ишь, жених расселся с невестой!

И натягивает Тимке шапку на глаза. Очки слетают в снег.

— Рано вам на лесенке сидеть! Очки напялил! Профессор! Рано тебе очки носить!

— Вы что? — Катя вскочила. — Хулиган!

А Тимка шарил вокруг себя рукой, искал очки. Шмырин отшвырнул их ногой в сторону. Потом толкнул Катю, и она упала в сугроб.

— Нашёл себе защитницу, профессор! Ха, помрёшь с вами…

У Тимки перехватило горло. Его сковал какой-то столбняк. Не то страх, не то унижение, а скорее всего и то и другое прикопали Тимку к месту.

— Деньги есть? Скажешь, нет? — Шмырин держал Тимку за плечо сильными, цепкими пальцами, а другой рукой поспешно шарил в карманах Тимкиной куртки. Выгреб всю мелочь и оттолкнул Тимку: — Беги скорей, жалуйся маме, жених!

Пошёл к воротам и запел нарочно противным голосом: «Если ты меня любишь, не клянись мне в любви, а то могут наскучить мне клятвы твои».

Тимка так и сидел, сжавшись в комок. Он не мог поднять глаза на Катю, всё расплывалось перед его глазами: фонари, сугробы, Катя. Но это были не слёзы. Просто Тимка плохо видел без очков.

— Тим, не плачь, — сказала Катя. — Из-за каждого хулигана плакать ещё! — И Катя всхлипнула.

— Я и не плачу. Ещё не хватало, — ответил Тимка. — Я вообще никогда не плачу. В следующий раз пусть только полезет! Я его покалечу, этою Шмырина…