Георгий Северцев-Полилов - Княжий отрок

— Слава Богу…

Гораздо больше княгини радовался сам Ярослав.

Появление отрока снимало с его сердца тяжелый камень, постройкою храма и обители князь думал снять с совести и свой грех.

Чуткая ко всему княгиня поняла мысли мужа.

— Ну, дай Бог Григорию все благополучно закончить, — сказала княгиня, — дело хорошее, дело Божье он затеял.

— Истинно, что Божье, — проговорил Ярослав, — если бы ты, Ксения, видела, сколько старателей из горожан собралось к нему на работу.

— Повидать мне его хотелось бы, — задумчиво промолвила Ксения.

— Чего ж и не повидать его тебе, поедем хоть завтра на тот берег.

— Нет, — после некоторого молчания сказала Ксения, — пока еще не время… Вот когда окончена будет вся постройка, тогда и поедем, и помолимся, все вместе замолим наш грех.

— Как знаешь, решай сама.

Красота княгини к этому времени стала еще пышнее и разум острее. Князь любил ее теперь еще больше прежнего. И тверитяне гордились своею молодою госпожой, уважали ее за набожность, приветливость и почитали наравне с самим князем.

Постигло князя в эти годы большое горе. Умер его любимец, старший сын. Но княгиня и тут умела утешить мужа, и он перенес потерю с терпеливой покорностью. Только на лице Ярослава глубокая борозда явилась.

А молодой княгине жилось совсем хорошо: от князя и до горожан все ее уважали и любили, и жила она в таком довольстве, какого и во сне не снилось. Одно ее огорчало: детей у них не было. Но и тут она нашла себе утешение: свою любовь к детям она перенесла на пасынка и падчерицу, они и любили ее, как свою родную мать.

Дело по постройке обители спешно двигалось вперед. Григорий целыми днями не покидал работ, и указывал, и сам во всем помогал, как мог. Силы у него будто утроились, и он то появлялся среди одной кучки рабочих, то его исхудалое лицо мелькало в другом конце расчищенной площади.

Гулко звенели топоры рабочих, прилаживающих бревна, и сруб церкви быстро поднимался вверх.

Одновременно с церковью росли и кельи для иноков, и трапезная, незатейливый забор кривой лентой обегал все место, расчищенное под обитель.

Все покупные материалы и продовольствие для рабочих шли из княжеской казны.

На ночь все отправлялись домой в город, и, кроме отрока да двух караульных, никого не оставалось на постройке.

Нередко сам князь наведывался сюда, чаще всего один, а то и с молодым княжичем или с Матурой.

Григорий привык к их посещениям и передавал Ярославу о том, что ему удалось сделать в это время.

— Как у тебя здесь хорошо, Гриша, — говорил княжему отроку княжич, — свободы, простору много, так бы и не ушел отсюда.

С нежною любовью посмотрел Григорий на княжича.

— Дозволь мне, батюшка, остаться у него здесь, — стал просить Михаил у отца, — поживу здесь хоть недельку…

Но Ярослав, напуганный смертью своего первенца, не разрешил княжичу остаться. Он скучал без сына и не мог и одного дня оставаться без него.

— Не теперь, сынок, после, по весне, смотри, лист уж желтеет, осень на дворе, холодно.

— А Грише-то не холодно разве здесь? — простодушно спрашивал мальчик.

Великий князь смутился.

— Он уже, сынок, привык, — ответил Ярослав.

Грустно было Михаилу покидать своего друга.

— Попроси, Гриша, батюшку, чтобы он меня здесь оставил!

Григорий печально взглянул на ребенка: он всей душой любил княжича и рад был бы, чтобы тот остался с ним.

— Нельзя тому быть, — сказал отрок, — нужно покоряться родительской воле.

И князь с княжичем уехали домой.

Осенний день рано угас, рабочие разошлись, и в недостроенных зданиях воцарилась тишина.

А князя ждала дома радостная весть.

Давно лелеянная надежда сделаться матерью улыбнулась молодой женщине. Краснея от смущения, Ксения сообщила об этом Ярославу.

— Да будет благословенно грядущее дитя, кто бы оно ни было, отрок или отроковица, — радостно проговорил князь, обнимая жену.

— Это нам Бог посылает, — пролепетала в свою очередь Ксения, — за твое благочестие, княже.

На другое же утро князь нарочно поехал за Волгу рассказать о своей радости Григорию.

— Велик Господь и в скорбях и в радостях, какие Он посылает людям, — прошептал Григорий.

Полный радостных чувств, плыл на дощанике Ярослав обратно в Тверь. Все радовало его, все веселило его сердце.

«Вот избавил меня Господь от тяготы душевной, и сохранил Григория, и наставил на доброе дело, — думал князь. — У меня добрая жена и хорошие дети — сын и дочь, Бог даст, и второй сын будет. С новгородцами я в мире, брат Александр в ладу со мною. Все, слава Богу, хорошо, радостно и любовно!»

И, не дожидаясь, пока дощаник пристанет к берегу, Ярослав выпрыгнул на прибрежный песок и поспешно стал взбираться к детинцу. Хотелось ему в такую минуту быть поближе к своей семье.

У входа в княжеские хоромы его встретили отроки.

— А мы, господине княже, за тобой на тот берег только что хотели ехать, княгиня спосылала нас.

По встревоженным лицам отроков князь сразу догадался о чем-то недобром.

— Что? Что такое приключилось?! — испуганно проговорил он.

И, отстранив рукою отрока, Ярослав быстро взбежал на крыльцо и поднялся в покои княгини. Здесь сенные девушки встретили его с заплаканными глазами.

Не расспрашивая их, князь прошел дальше, в опочивальню детей.

Раскинувшись в забытьи на лавке, устланной мягким персидским ковром, лежал княжич Михаил.

Около него вся в слезах стояла княгиня с княжной Анной.

— Что? Что такое?! — испуганно спросил Ярослав и бросился к сыну.

Тяжело дышавший княжич узнал отца и слабо ему улыбнулся.

— Разнемогся весь наш княжич, — со слезами ответила Ксения, — играл с отроками у крыльца на улочке, вернулся в хоромы, стал жаловаться на горлышко.

Беспомощно стояли окружающие перед больным ребенком.

Крупные слезы покатились из глаз князя, родительское сердце подсказывало ему, что не остаться в живых княжичу…

«Вот она, наша жизнь-то, — думалось Ярославу, — все тлен и прах! Счастье с горем живут, знать, неразлучно…»

Докторов в те времена было мало, да и те лечили плохо, только к домашним средствам да натираниям разным и прибегали в случае крайности, а всего больше надеялись на милость Божию.

Ярослав немедленно послал в собор, просил открыть царские врата и молиться за болящего княжича.

Увы! Тщетны были молитвы, и княжич Михаил отдал душу Богу.

Новая глубокая морщина избороздила чело князя. Некоторое время он был совсем как потерянный, даже присутствие горячо любимой супруги не могло заставить его забыть свое новое тяжкое горе.

В эти невыносимо тяжелые минуты Ярослав ехал искать нравственной поддержки в строившуюся обитель к Григорию.