Алла Драбкина - Меня не узнала Петровская

Но мне Зосю жалко. Я один раз сказала ей, что я ее не люблю и чтоб она ко мне не приходила. Она так горько плакала, что я тут же отказалась от своих слов. И вообще — все ее дразнят, а мальчишки зовут Телевичком.

Правда, если разобраться, в ней действительно есть что-то деревянное, особенно на физкультуре, когда она кувыркается на кольцах и как-то странно задирает носки, будто на ней турецкие туфли. Мне иногда даже кажется, что при ходьбе Зося поскрипывает.

Но не могу же я из-за этого не пускать её в свой дом?

О чём это я? Ведь я должна думать о Васе.

Спокойной ночи тебе, Вася. А я пойду спать. До свидания.

Сегодня воскресенье. Проснулась я оттого, что дворники скребли улицу. Я сначала так и подумала, но потом вспомнила, что ведь не зима — значит, скрести нечего. А оказалось, что это папа бреется. Они с мамой собирались в гости к тёте Наде. Звали и меня, но мне не захотелось. Я решила полежать и почитать Лермонтова.

Какой был человек! Столько томной страсти в его произведениях. Особенно мне понравилось «На смерть поэта». Решила выучить наизусть. Очень легко учится, А стихи о любви! Какие всё-таки дуры жили в его время! Как они могли не любить его! Да если бы я была тогда, я бы пошла за ним босиком на Дальний Восток!

Ах, как жалко, что меня тогда не было! Почему ты не дожил до меня?!

Расстроилась я что-то ужасно. Куда мне деваться со своим странным сердцем и умом? Я одинока в этом холодном, неуютном мире.

Гуляла в Таврическом саду. Одна. Сочинились стихи. Вписываю их в дневник, чтоб не забыть.

Ну вот. Вроде ничего вышло. Теперь можно со спокойной совестью спать. Спокойной ночи, Маша Сухова!

Все началось с политинформации.

Крючок рассказывала про войну во Вьетнаме. Все-таки рассказывает она очень интересно. Особенно страшно про американских пацифистов. Они, оказывается, сжигают себя живьем, лишь бы не было войны!

Ну неужели никак нельзя договориться иначе? Собрались бы все и договорились. Всем ясно, что война никому не нужна.

Надо просто собраться и договориться. Ведь люди же умирают! Ну разве так можно, чтоб человек умер, а все осталось по-прежнему? Ведь у всех людей есть друзья, и они должны мстить.

Вот Кашин тоже так считает. Весь урок он что-то писал, и сколько я ни заглядывала через его плечо — ничего не увидела.

Потом он мне показал. Это заявление, чтобы его взяли добровольцем на войну во Вьетнаме, потому что он считает, что если каждый человек вступится за Вьетнам, то война скоро кончится.

Еще он пишет, что каждый должен отвечать за то, что делается в мире. И вообще отвечать за все.

Всю перемену мы просидели с ним на чердаке и обсуждали это. Я даже не знала, что он может говорить серьезно.

Я с ним во всем согласна, кроме вопроса о пацифистах. Он говорит, что пацифисты совсем не герои, раз в такое трудное время сжигают себя вместо того, чтобы бороться. А я ему сказала, что он так говорит потому, что сам бы не смог этого сделать. А он сказал, что, если бы он знал, что это поможет, смог бы, а так ему жалко помирать ни за что ни про что. Я очень долго с ним спорила, но только сейчас поняла, что я тоже не хотела бы так умереть.

Потом я сказала Кашину, что он больно хитрый, раз написал заявление только от себя. Писать — так уж от всего класса, потому что от одного Кашина толку мало. А вот если весь класс…

Кашин согласился.

Что потом творилось! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Мы чуть не сорвали литературу. Довели Вишневый Сад. Так галдели, что её голоса не слышно совсем было. Она ж старая.

Избрали комитет. Главным выбрали Великорожина (это уж девчонки голосовали), а помощниками Ларису Гущину и Кольку Смотряева. Ларису потому, что ее учителя любят, да и ребята тоже уважают, а Кольку — за физические возможности.

А нам с Кашиным поручили написать заявление на имя директора, потому что это наша идея и мы лучше всех по литературе учимся.

После четвёртого урока мы с Кашиным отнесли заявление Семену Иванычу. Его не было в кабинете, отдали заявление секретарше.

А после пятого урока Семен Иваныч пришел к нам в класс. Как всегда:

— Здравствуйте, орлы…

— Здравствуйте!

Мы ему ответили как на параде.

Потом Семен стал толкать речь про то, что мы еще маленькие и отпустить нас во Вьетнам нельзя, да и вообще мы должны учиться, потому что знания нужны в жизни, как винтовка в бою. Еще он сказал, что Ленин завещал учиться, учиться и учиться.

И вдруг Кашин крикнул с места, что Ленин завещал учиться коммунизму, а не просто учиться. Но моему, Семен уже тогда разозлился.

Зато Крючок улыбнулась. Ей это, кажется, чем-то понравилось. Видно, Кашин и правда знает лучше Семена.

Семен начал говорить про то, что мы все равно молодцы и что он напишет про нас в «Пионерскую правду». А Кашину хотелось во Вьетнам. Зачем нам статья в детской газете?

Семен стал говорить, что в семье не без урода и всегда найдутся люди, которые обязательно все опошлят.

— Без намеков, — почему-то сказала я.

Тогда Семен совсем рассвирепел и велел нам с Кашиным встать.

Потом все ребята пошли домой, а нас с Кашиным Семен поставил у своего кабинета и сказал, что в наказание за пошлость мы будем стоять ровно два часа. За пошлость!

Ну и пришлось нам сегодня! Как дурачки стояли у кабинета. Кашин сразу открыл какую-то толстую книгу и начал читать, а мне было делать нечего. Уж не мог хоть поговорить со мной. Обязательно ему надо читать!

Когда к нам подошла Крючок, я нарочно не толкнула Кашина, чтоб он бросил книжку, пускай ему влетит!

Но Крючок не отобрала у него книжку и ругаться не стала.

Она открыла сумку и вытащила по бутерброду с колбасой и по апельсину, Мы так рты и разинули. А потом стали есть.

Крючок начала говорить, что очень уважает нас с Кашиным и очень сожалеет, что Семён Иванович нас не так понял. Потом она сказала, что мы должны помочь ей придумать план на четверть. Но об этом мы говорили недолго. Потом как-то само собой получилось, что мы все трое стали болтать просто так. Крючок нам почему-то рассказала, что она бросила своего мужа потому, что он, когда ходил в кино или театр, ничему не верил. И книгам не верил. И людям. И не удивлялся.

Оказывается, у нее был муж! А все говорили, что она старая дева. Она и похожа на старую деву: маленькая, худая, желтолицая. Значит, она не старая дева! Значит, она и не злая совсем, а так только кажется? Потом она спросила, кем мы хотим быть. Кашин сказал, что он будет режиссером. А я сказала, что буду учительницей. В общем-то, я и не думала никогда, что буду учительницей, а просто так у меня вышло. Это первое, что пришло на ум. Тут она стала говорить, что это самый неблагодарный и тяжелый труд. А Кашин вдруг полез с ней в спор и стал ей читать Евтушенко. Ну, те стихи, где про случайных мальчиков. «При каждом деле есть случайный мальчик…» Тогда она сказала, что Евтушенко сам случайный мальчик. А Кашин ей ответил, что мнение надо не вычитывать из газет, а иметь самому.