Вера Морозова - Мастерская пряток

— Меня благодарит моль?! — ошалел Василий Семенович и протер глаза. — Марфуша, думайте, что говорите, иначе получается, что один из нас сумасшедший!

— Вот именно, барин, — нравоучительно заметила Марфуша. — Конечно, обыкновенный человек не будет моль кормить книгами да газетами. Когда вы уходите в управу, я по кабинету эту моль гоняю тряпкой, да что толку?! Моль взлетит с одних газет и сядет на другие, что лежат на подоконниках. Вот и устраиваю ей гимнастику, как говорит Леля, гимнастику по Мюллеру.

— Гимнастика по Мюллеру для моли?! — Василий Семенович попятился, желая получше рассмотреть Марфушу. — У вас нет жара?! Мюллер — великий спортсмен и методист гимнастики… Вы здоровы?

— Нет, барин, у меня жара. И, слава богу, здорова… — Марфуша развязала ситцевый платочек и положила на плечи. Быстро провела по волосам, закрученным в пучок, гребнем. Знала, что будет не просто объяснить барину, зачем нужно убрать книги из кабинета, но такого разговора и предположить не могла. Барин, молчун, от которого слова в ответ не допросишься, который, кроме «пожалуйста» и «прошу вас», других и слов-то не знал, так разговорился, что сладу нет. — Василий Семенович, сделайте милость, пройдите в столовую, я самоварчик принесла и лепешечек с пылу и с жару… А мы тут быстренько подберем… Потом все протру и форточку открою. И дышите себе на здоровьице — хотите свежим воздухом, хотите кислородом…

Степан устал и от этих непонятных слов, и от грозного взгляда барина, словно он, Степан, пришел с мешком его грабить. Не хотите — не надо, спасибо за одолженьице! Ему еще лучше, коли мешок с этими книгами не тащить. Степан не был жадным — шкалик получил, завтра будет день и будет пища.

— Вы, Марфуша, глупая гусыня, — раздельно выговаривая слова, изрек Василий Семенович. — Ввалиться в кабинет с дворником, оторвать человека от важнейшей работы… Да сколько ночей я не спал, пока вынашивал идею этой статьи? Знаете ли вы?!

— Лучше бы спали, чем идею вынашивать, — с редкостным хладнокровием отрезала Марфуша. — Спите и то на латинских каплях. Сколько убытку делаете семейству… Я все гоняю по аптекам за лекарствами, да записочку с названиями в кулаке зажимаю. Боюсь, как бы не перепутал аптекарь да яда не подсунул за ночные беспокойства. — И пояснила: — Бегаю-то все темными ночами да доброго человека с постели поднимаю.

Василий Семенович оторопело на нее уставился и уныло повторил:

— Ваша правда — может быть, и не стоит не спать по ночам… — И сразу обмяк, а потом возмутился: — И что я хочу от вас, неграмотной и некультурной женщины, если меня собственная жена не понимает! Не понимает и пытается обвинить в отходе от больших и реальных дел… Да, да… Обвинить меня в культурничестве, в бесполезном лужении умывальников, как говорят в некоторых печатных изданиях?! К счастью, эти издания запрещены цензурой. Очень жалею, что прекрасная Мария Петровна не является свидетельницей подобной сценки. Культуру народа нужно поднимать, приобщать людей к книге, к просвещению, и сделать это можем только мы, земцы… Народ до политической борьбы недорос и недорастет, пока не поднимем его интеллект и общую образованность…

Василий Семенович недоговорил и принялся возбужденно ходить по ковровой дорожке. Марфуша молчала. Бесполезно, коли барин начал сыпать незнакомыми словами, на которые не знаешь, когда толком и обидеться следует. И при чем здесь умывальники, при чем Мария Петровна… А книги-то как защищает, чума на них! Марфуша была раздосадована. Барина она жалела — и щеки раскраснелись, и начал задыхаться. Значит, капли нужно подавать, что стоят в буфете. И Степан, жулик, зря целковый выцыганил. Сытый стал от безделья. Барина она не слушала. Говорит разные слова, значит, ему так легче. Ну и пусть говорит, сердечный.

— Да, в книгах вся мудрость хранится и переходит от поколения к поколению. Я мучительно страдаю, что не имею нужных книг под рукой, что бесконечно мало знаю, что разум мой находится на уровне весьма и весьма низком, а тут приходит дворник с мешком и требует отдать и эти последние книги… — Василий Семенович отогнул газеты и присел бочком на диван, заламывал руки и истерически хохотал, плечи его вздрагивали. — Книги в мешок да в костер, как во время инквизиции. Книги и так при любом случае пытаются конфисковать да изъять из обращения. Но за тугоумие мы этих людей считаем врагами, а тут из благих побуждений вызывают дворника, чтобы тот унес книги в мешке. И просят об одном — указать, с какого края их брать сподручнее!.. — И вновь повторил: — Вы просто глупая гусыня, Марфуша… Идите отсюда, да не забудьте Степану целковый на водку. Я обещал…

Марфуша в сердцах выталкивала упирающегося Степана из кабинета. Степан решил получше отблагодарить барина, такого щедрого и благородного. Уходить он не хотел, боялся показаться невежливым. Вот и стоял, и кланялся.

День разгулялся. Солнце поднялось высоко, и в голубой выси растаяли облака. Лишь с запада наползала туча, грозя дождем.

Леля и Катя, взявшись за руки, перепрыгивали через лужи, доставали из кармашка пальто мелки и рисовали деревья и курчавые облака на дощатом тротуаре. Против обыкновения, они не спорили, и Мария Петровна была очень довольна прогулкой. Все мирно, славно, и Василий Семенович счастлив, оставшись наедине с работой. Сидит и пишет статью, упиваясь тишиной и одиночеством. Девочки выросли и поумнели. Леля куклу подарила Кате, ту, с закрывающимися глазами, а сама сидит над книжками. Видно, пойдет в папу. Такая же дотошная и любознательная и все хочет понять сама. Что ж, дело хорошее. Надо только чтение организовать. И сказок побольше. В сказках — мудрость народная, и созданы они из доброты и лукавства.

Так и шли мама и девочки. Шли чинно и тихо, как полагается в благородном семействе.

Свернули на Соборную улицу. На улице невысокие дома с палисадничками. На кустах сирени листья, словно восковые. И как всегда, суетились воробьи. Дрались, смешно распушив хвосты, зависали в воздухе, бешено махая крылышками. И оглушительно чирикали. Хорошо-то как… Вздохнула Мария Петровна, продолжая не сводить глаз с девочек. Теперь Катя и Леля шли, тесно прижавшись, по узкой полосе тротуара и держались за руки. И каждая старалась завладеть тротуаром. Особенно радовались, если одной удавалось спихнуть другую в лужу. По неписаным законам, как понимала Мария Петровна, проигравшая должна была идти по лужам и как можно выше поднимать ноги. Вода разлеталась по сторонам, грязные брызги падали на пальто, чернели на щеках, и обе девочки смеялись от счастья. Смеялась и Мария Петровна — да, не часто в ее жизни выдавался такой прекрасный денек!

Мимо них пронеслась пролетка с открытым верхом. В пролетке дама и офицер. Кучер важный — в цилиндре. За лентой цилиндра — красная роза. Правда, бумажная. Шик, который позволяли себе саратовские извозчики, поджидавшие на вокзале пассажиров, прибывающих с питерским поездом. Значит, кто-то из столицы прикатил. И лошади картинно поднимают ноги в серых чулках, словно в цирке. И сбруя с медными наклепками и ременными кистями. Щегольская коляска!