Вера Морозова - Мастерская пряток

Марфуша увела недовольных девочек в столовую. Понимала, что Мария Петровна будет иметь долгий разговор с разлюбезной подружкой. Эссен сделала на прощание Кате рожки и пообещала завтра не уезжать.

В комнате Эссен облачилась в стеганый халат и накинула на плечи платок. Платок, как паутинка, связан из тончайшего пуха. Платок подарила Мария Петровна, он назывался оренбургским. Эссен с ним всю Европу проехала и во всех тюрьмах посидела. Платок протаскивался через кольцо, такие искусные мастерицы его сделали.

— Только у тебя и отдыхаю по-настоящему, — улыбалась Эссен, кутаясь в платок. — Собственно говоря, и дома-то у меня нет. Разве что изредка заскочу к младшей сестре в Нижний… Ни кола ни двора, по словам твоей Марфуши. Как умерла мама, так и ушла из дома. И слоняюсь по свету, словно перекати-поле. Вот почему и люблю твой дом, где и девочки, и Марфуша, и многоумный муж, и собака с толстым хвостом. — И она громко засмеялась. — Поразительно, до чего меткая народная речь — «собака с толстым хвостом». Как зовут этого хитреца?

— Джеком, а раньше звали Бобиком, — ответила Мария Петровна, удивляясь неиссякаемому любопытству подруги. И сама засмеялась: действительно, странно, то Джек, то Бобик… — Только отзывается он с равной готовностью… Откуда ты? И почему с пустыми руками? Несчастье какое случилось? Куда дела того щеголя-офицера, который прижимал руку к сердцу? Держи полный ответ…

— Еле отбилась от красавца. В поезде обрадовалась такому соседству. Проверка в таможне была строгой, трясли каждую вещицу. Жандарм на контроле какие-то карточки доставал и сверял… Лица на карточках женские, и одну я узнала.

— И кто же оказалась?

— Да я, собственной персоной. Снимали в Литовском замке, когда арестовали в Петербурге. В полосатом арестантском платье и платке. Как сейчас помню — день был ветреный, когда с прогулки погнали фотографироваться. В замке стали устраивать такие вот моментальные фотографирования. Надзиратели величали их моментками. — И Эссен недобро усмехнулась.

— Ужас какой! — вздохнула Мария Петровна, представляя, что пережила подруга, когда увидела собственную фотографию, приготовленную для опознания, в руках жандарма.

— Да, чувство неприятное. Только как можно в барыне в парижских туалетах опознать ту несчастную, которая от ветра закрыла голову платком?! — И Эссен вздохнула. — Хорошо, что пронесло, да и офицер своими ухаживаниями сбивал жандарма с толку. И чемоданчик подхватил, и барыньку под локоток поддержал, и говорил по-французски, и вместе со мною негодовал в связи с досмотром вещей… Конспирация — наука великая, когда сохраняешь самообладание!

— У тебя и вещей-то не было… Это большая удача! — Мария Петровна радовалась, что опасность на границе прошла стороной.

— Как не было?! — возмутилась Эссен, и брови взлетели вверх. — Я же транспорт «Искры» везла… Разлюбезное дело, подруга!

— И куда его дела?! — Мария Петровна почувствовала, как у нее забилось сердце. — Где он, транспорт?!

— Не торопись! Лучше прикажи Марфуше подать большой таз с теплой водой и кувшин… После дороги человеку следует привести себя в порядок — в этом ничего странного нет! — Эссен посмеивалась, глядя на недоумение Марии Петровны. — Да и чайку не грех было бы попить… И коли возможно, с булочками, на которые твоя Марфуша мастерица, с розанами. Где я только не бывала, но таких расчудесных булочек не едала. Мастерица, настоящая мастерица! Погибли бы без нее Голубевы… Золотой человек!

Мария Петровна вздохнула. Она и сама знала — погибли бы без Марфуши, наверняка погибли.

Марфуша поставила поднос с булочками на стол, довольная, что испекла их. Хотя день был не воскресный! Вот и к месту сгодились — чужого человека встретить не стыдно. Принесла и чайник с кипятком, расписанный синими петухами и красными цветами.

Эссен коршуном набросилась на розаны. Ела и похваливала, а Марфуша расцветала как маков цвет. Красивая дама — все-таки и хороший человек. Вот только беды бы не произошло — наверняка к вечеру шпики около дома закружат, а ночью придет полиция с обыском. И Марфуша тяжело вздохнула. Нет в жизни покоя. Вроде бы все хорошо: и барыня дома, и с девочками погуляла, как благородная. Марфуша почти забыла про свою неудачу с книгами. Конечно, Степан, ленивый медведь, во всем виноват — долго прилаживался да подходец искал. Какой тут подходец — забрать книги, что поближе лежали, и унести. И вся недолга. А он разговоры, как антиллигент, начал заводить да разрешеньице испрашивать. Недотепа эдакий! Забрал бы книги, что поближе к двери лежали, барин и головы бы не поднял — писал и ничего бы не услышал… Ну да ладно — в следующий раз будем умнее.

Марфуша посмотрела на Эссен и ощутила привычную боль в душе. И когда только эта барыня уедет? Беда от нее одна… А Мария Петровна словно молодеет в дни ее приезда. Странно все в этой жизни устроено.

Марфуша ушла и вернулась с тазом и обливным кувшином. Сложила руки под фартуком и всем видом выказывала неудовольствие. В квартире и ванная есть, и кухня, так зачем же тазы да кувшины тащить в барские комнаты?!

Мария Петровна понимала настроение Марфуши и сдержанно улыбалась. Хотя тоже не совсем понимала, зачем нужны тазы да кувшины. Знала, что для дела, и причем безотлагательного.

И действительно, как только Марфуша, оскорбленная в лучших чувствах, закрыла дверь, Эссен подошла к столу. В таз налила воды и поболтала рукой.

— Теплая… Хорошо-то как! — сказала она.

Мария Петровна молча следила за подругой.

Эссен быстро раскрыла чемодан, принялась от нетерпения через плечо выкидывать шляпки да газовые шарфы, входившие в моду. На дне чемодана оказались картонки с репродукциями. И это не удивило Марию Петровну. Репродукции с картин великих мастеров, собранных в Лувре. Счастливая Эссен — и все-то она знает, и везде побывала. А она сидит сиднем в разлюбезном Саратове и света белого не видит.

Репродукций было семь. И это не удивило Марию Петровну. Конечно, невозможно не купить такие вещи. Тут и Гойя, и Леонардо да Винчи, и Мурильо, и Рембрандт, и Брюллов, которого Василий Семенович величал Великим Карлом…

Мария Петровна долго держала портрет матери Гойи, картины совершенно незнакомой, и удивлялась, сколько тревоги, обыкновенной материнской тревоги было в ее глазах.

И Эссен притихла и долго смотрела на цветную репродукцию. Осторожно взяла ее из рук Марии Петровны и опустила в таз с водой. От неожиданности Мария Петровна вскрикнула:

— Что ты делаешь!.. С ума сошла!

Эссен тихо засмеялась.

— Не горюй… Репродукцию получишь на память… Проследи-ка лучше за паспарту.

И только теперь Мария Петровна стала вглядываться в паспарту, на которые наклеивались репродукции. Все одинакового размера, напоминавшие размер газеты «Искра», и довольно плотные. Она покрутила картинки и ничего подозрительного не нашла.