Семён Ласкин - Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)

И он снял шапку и сказал громким басом:

— Граждане, кто сколько сможет попавшему в беду человеку!

И все стали рыться в карманах, громко вздыхать и щелкать кошельками.

— Нет, — покраснел Санечка. — Вы меня не поняли. У меня есть целых два рубля, но я набрал продуктов еще на восемь копеек.

— Хорошо, мальчик, мы дадим тебе восемь копеек, — и он стал шевелить губами и пересчитывать деньги, которые собрал для Сани. — Два рубля восемьдесят семь, — сказал он с сомнением. Видно, еще не мог решить, что с ними делать.

— Нет, нет, спасибо, — сказал Саня и даже замахал руками, — Я денег не возьму.

— Я, кажется, его поняла, — сказала девушка и очередь тут же замолчала. — У тебя, Мотя, есть два рубля?

— Да, — обрадовался Саня.

— Так, может, Мотя, тебе достаточно не двести граммов фарша, а сто пятьдесят.

— Конечно!

— Тогда я перебью чек и ты, Мотя, еще получишь две копейки сдачи.

И она быстро перебила чек и протянула Санечке две копейки.

— Спасибо! — закричал Саня и бросился от кассы, задевая очередь то мною, то чемоданом.

— А на две копейки, — крикнула ему вслед девушка, — ты, Мотя, еще сумеешь поговорить по телефону.

Вначале Ольга Алексеевна ничего не поняла, когда в дверях увидела чемодан, меня и Саню. Она открыла дверь и пошла к дивану, но по дороге оглянулась, потом снова, потом ее брови удивленно поползли вверх и она задала вопрос:

— Что это?

— Ах, мамочка, — начал Саня. — Это замечательный чемодан из крокодиловой кожи. Ты бы поглядела, какая очередь была в магазине и как трудно было его достать, но мы с Мотькой раздобыли его сравнительно быстро.

— Не хочешь ли ты сказать, — переспросила Ольга Алексеевна сурово, — что ты его купил?

— Именно купил, — подтвердил Саня. — Вместе с перчатками для лифтерши. Вначале я тоже был расстроен, потому что совсем, как ты знаешь, не собирался его покупать, но потом мы подумали: чемодан пригодится, мы будем держать в нем папины пьесы и даже запирать на замок.

— И сколько же он стоит?

— Недорого, — успокоил Саня. — Всего семь рублей. Но главное, это почти чистый крокодил.

Он присел на корточки, раскрыл чемодан, и из него покатились по полу разные банки, градусник в футляре, пипетка без футляра, порошки, таблетки, облатки, капсулы, горчичники, какая-то странная кружка с длинным шлангом, резиновый круг, похожий на спасательный, пакеты, марля и, наконец, мочалка.

— А это?

И мне показалось, что Ольга Алексеевна стала заикаться.

— Что это, С-с-с-а-а-аня?

— Это все лучшие для тебя лекарства. Понимаешь, мама, когда в аптеке узнали, что я — Дырочкин, а ты у нас заболела, то они решили моментально тебя выздороветь. Они все ушли на совещание, а потом завернули для тебя лекарства. Хорошо, что был чемодан, иначе мы с Мотькой не смогли бы донести.

— И сколько все это с-с-стоит? — заикнулась Ольга Алексеевна.

— Ровно тринадцать.

И она быстро прошла вперед и назад по комнате, точно уже выздоровела от одного вида лекарств.

— Так, так, — повторила.

— Это еще не все, — предупредил Саня, — Ты сейчас будешь смеяться, как мы покупали продукты. Понимаешь, мне не хватило всего восьми копеек, и тогда дядька — водопроводчик из соседнего дома обратился к людям. Граждане, сказал. Кто сколько может.

— И много набрали? — тревожно спросила Ольга Алексеевна.

— Нет, — сказал Саня. — Два рубля восемьдесят семь копеек. Водопроводчик сказал, что этого вполне хватит, хотя я сам видел, как одна бабушка предлагала ему еще пятак…

— И ты взял?

— Нет, — успокоил ее Саня. — Не взял. Я вдруг сообразил, что для Мотьки можно взять не двести граммов фарша, а сто пятьдесят.

И тогда Ольга Алексеевна действительно стала смеяться. Она хохотала так, что слезы текли из ее глаз. И глядя на то, как она смеется и выздоравливает от болезни, засмеялся и Саня. Они оба дружно и долго смеялись и мне, наконец, тоже стало смешно. Я легла на пол лапами кверху и залилась от лая.

— Охо-хо! — едва переводила дух Ольга Алексеевна. — Ну и молодец ты, Саня! Ну и хозяин!

— О-хо-хо-хо! — хохотал Саня. — А ты раньше во мне сомневалась и не доверяла.

— О-хо-хо-хо! — хохотала Ольга Алексеевна. — Теперь никогда больше сомневаться не буду. Прости меня, мальчик.

Потом они затихли и Ольга Алексеевна ласково смотрела на своего Саню и только иногда ее плечи судорожно вздрагивали, будто бы она вот-вот опять засмеется.

— Значит, — поинтересовалась она и слегка закусила губу, — тебе хватило денег?

— Конечно, — сказал Саня. — Я еще принес сдачу. Он порылся в кармане и протянул Ольге Алексеевне две копейки.

Встала Ольга Алексеевна, как обычно, раным-рано, приняла лекарства и взялась за уборку.

— Все же, Мотя, мне немного лучше, — сказала она. — Нельзя залеживаться, нужно держать себя в руках.

Но вместо того, чтобы держать себя в руках, она взяла в руки пылесос и облазила все углы, потом вытащила полотер и проехала им по комнатам, затем пошла в ванну и начала стирать Саничкины вещи.

Теперь отдохнет, подумала я.

Но когда она выстирала Саничкины вещи, то вспомнила, что у нее чего-то не зашито, и она из села к окну шить, а потом вскочила и побежала на кухню, оказывается она не могла терять времени даром и ей одновременно нужно было поставить суп, пожарить котлеты, вскипятить воду, вымыть сухофрукты для компота.

Со всем этим она вскоре справилась и пошла будить Санечку, который лежал на боку, причмокивал и улыбался, видно покупал во сне чемодан из крокодиловой кожи или торжественно вручал перчатки лифтерше.

— Главное, Мотька, — Ольга Алексеевна остановилась в коридоре, чтобы поговорить со мной, — сегодня мне отсидеться дома, не выходить на улицу, не простыть. Тогда завтра, думаю, я смогу пойти на работу. Правда, Мотька, у меня еще и голова болит, и першит в горле, и в ухо стреляет, и температура тридцать семь и четыре, но это все ерунда, Мотька.

И она уже хотела будить Санечку, как тут, в кабинете Бориса Борисыча, зазвонил телефон, и так пронзительно, точно в нашей квартире жила пожарная команда и кто-то горел на другом конце провода.

— Ало! — добежала Ольга Алексеевна и его лицо стало счастливым. Она прикрыла ладонью трубку и сообщила. — Это, Мотя, междугородняя. Борис Борисыч, видно, хочет узнать наше самочувствие.

— Да! Да! Да! — закричала она. — Ало! Ало! Боря! Это я! Ало! Ало! Здравствуй! Как ты себя чувствуешь?

Ее лицо вдруг стало мрачным, а глаза потухли.

— Плохо? А что с тобой? — Она кивнула. — Так, — сказала она трубке, — понятно. — А головная боль есть?

— Понятно. А насморк есть?

— Понятно. А кашель есть?

— Понятно. А озноб есть?