Александр Турханов - Острова Тубуаи

— А зачем отвертка? — спросил я.

— Как зачем? Рукояткой в ладонь уперся. Железку между пальцами. И все. Пострашнее чем кассет будет. Рожу можно до кости пробить.

— Да фигня это все, — сказал Сашка. — Так отобьемся. Обидно, если уже заняли, вот что. Это уже их место будет. А мы — шакалы. Падаль будем жрать, вот что. Не понятно что ли?

— Понятно, — буркнули мы.

— Жалко будет. Вода чистая. И дно чистое. Семеныч говорил, ничего на дно не набросали, не то что у нас.

— Надо сходить. И все, — сказал я.

— Возьмите меня с собой, — вдруг попросил Валька. Лучше бы нам было не видеть его умоляющего взгляда. Мы с Сашкой переглянулись и потупились.

— Тю-тю-тю, — запел Чика. — Эт кто тут вякает?

— Возьмите, — опять сказал Валька. Он продолжал смотреть на нас.

— Ха!.. Слаб еще, ножки собьешь! — Чика никак не успокаивался.

— Да заткнись ты! — приказал ему Сашка. — Сейчас как врежу! Валь, далеко идти…

Валька кивнул головой, будто согласился, что — да, далеко. Поднялся. Еще раз посмотрел на нас, опять кивнул, пошел прочь.

— Ладно, Валь! Не обижайся! — крикнул я.

— Смеху-то было бы, — ухмыльнулся Чика.

— Валь, подожди! — позвал Сашка. — Да подожди ты! Иди сюда!

Мы с Чикой переглянулись. Я ему подмигнул. А он скорчил вернувшемуся Вальке Кулешову свирепую рожу.

Был уже второй час дня, а карьеров никаких впереди не предвиделось. Позже мы узнали, что Сашка перепутал дорогу и мы шли до места, как через Киев. Хорошо, что Сашка признался в этом на следующее утро, когда мы уже вернулись домой, отмылись, налопались до коликов и как следует выспались на прохладных простынях. Скажи он об этом там, на белой дороге, мы бы его похоронили. Хороша была бы у Сашки могилка — груда камешков, а наверху кеды.

Мы с Чикой представляли собой жалкое зрелище. Он, кажется, даже похудел. У него впали щеки, заострился нос и пузо уже не колыхалась, точно холодец, а висело тугое под рубашкой, как баскетбольный мяч. У меня от жары перед глазами маячила запотевшая от холода здоровенная бочка квасу. Я соорудил из футболки что-то вроде тюрбана. И, наверное, был похож на беглого раба, спасшегося из египетского плена. С каждым шагом мои ноги слушались все хуже. Они цеплялись друг за дружку, как пьяные, и все норовили подставить одна другой подсечку. Они были сами по себе. И мне не подчинялись.

Сашка все еще храбрился. Он подшучивал над нами. Говорил, что мы похожи на две ссохшиеся грымзы. Только одна побольше и покруглее. Другая — уже все.

— Что — все? — прохрипел я, но Сашка не уточнил.

И тогда Чика стал врать про рыбалку. Он всегда врал, когда ему становилось тяжело или страшно.

…Это было прошлым летом. Чика у дядьки гостил, в Целинном. Пошли они в ночное на рыбалку. С ними тетка хотела увязаться. Но они сказали, что рыбалка — не женское дело. Тетка осталась дома. И правильно, что не взяли. Рыбы наловили — жуть. Если бы не эти двое в стоге сена, ее бы даже на мотоцикле не увезли. Потому что там щука одна была — с Чику ростом. И живучая, падла. Никак не хотела умирать. Они с дядькой ей всю башку гаечным ключом разбили. А она все жила да жила…

— Представляете, если бы мы с живой щукой домой приехали? — вдохновился Чика. — Тетка бы такой визг подняла! Она живой рыбы очень боится. Как-то мы с дядькой сома привезли. Живого. Пустили его в ванну поплавать. А тетка как раз захотела помыться. Заходит, а там сом плавает. Крику было! Тетка потом за нами с ведром и веником бегала. Кричала, что хотим ее на тот свет отправить. И что мы специально это придумали — сома в ванну пустить, когда она мыться собралась. А нафига нам это было!? Вообщем, вот… Сидим мы у костра. Щука рядом лежит, пасть разевает. А тут дождь пошел. И ветер задул. Мы попробовали палатку поставить. Но ветер уже как буря стал. Палатка из рук — фи-и-ить, и улетела. А… забыл сказать. Мы же на острове были. Там клев самый лучший, дядька говорил. Он брод знал. Ничего брод, мне где-то по пояс. Вот мы и переехали его на мотоцикле. А когда буря началась, вода поднялась и уже назад не выехать. Надо на острове ночевать. А где ночевать, когда там только одно дерево и стог сена. Мы, конечно, к сену побежали. Стали его разгребать. Вдруг дядька как заорет и назад бежит к мотоциклу. Я смотрю на него и ничего понять не могу. А дядька мотоцикл заводит и кричит, чтобы я тоже к нему бежал. А я думаю — что он там увидел? Наклонился к сену. И вижу две головы. Мертвые. Эти, с головами, будто сидят, и ко мне затылками повернулись. Одна голова лысая. А у другой волосы длинные. И слиплись все. Будто он год не мылся. Но я потом уже догадался, что это кровь была. А тогда думаю — что за ерунда такая? Я ближе к головам наклонился. И вижу, по лысине какая-то фигня ползет. Круглая такая, как клоп. Только больше. А я клопов терпеть не могу. Они вонючие. Если его в руке подержать, то руки потом месяц воняют. Я думаю — гадость какая! И к дядьке пошел. А он уже мотоцикл завел и на нем сидит. Я тоже в люльку забрался. Мы через речку переехали. Тут я говорю — жалко рыбу бросать. Особенно щуку. Дядька говорит — дождемся рассвета и вернемся. Мы стали ждать рассвета. Забрались в люльку и брезентом накрылись. Дождь теперь — по боку. Подумаешь, какой-то дождичек. Мы с дядькой под брезентом согрелись. И уснули. Когда проснулись, уже солнце встало. Мы тоже встали. Подумали-подумали и решили на остров вернуться. Посмотреть, в стогу эти головы или нет. И рыбу жалко бросать было, это понятно. Мы решили, что если там эти головы еще сидят, то мы в милицию заявим. А то вдруг они нам померещились. Смеху потом не оберешься. Это все я говорил. Дядька сразу хотел в милицию ехать. Но я его убедил. А что бояться-то? Я так дядьке и сказал — не трусь, говорю, дядька. Прорвемся. Он видит, что я не боюсь, и сразу храбрым стал. Только все равно трясется. Тогда я сам за руль сел. И дядьку повез. Он мне только дорогу показывал, куда ехать. А то я брода не знал. Переехали на остров. Смотрим — костер потух и рыбы нашей нет. Вот, думаю, блин, рыбу-то сперли. Пошли мы к сену. Я впереди. Дядька за мной. Видим, стог разворочен. И ни одной головы нет. Ни лысой, ни с волосами. Мы давай вокруг стога ходить. Вдруг дядька опять орет, зовет меня. Я подбегаю. А дядька мне следы показывает. Как раз две дорожки, следы-то. Идут они прямо к воде и там исчезают. Как будто эти, из сена, встали и ушли в воду. Тогда я разделся и переплыл на другой берег. Я думал, если следы на том берегу есть, тогда все нормально. Эти двое выбрались из сена. Переплыли. И пошли дальше. Если же следов нет, то фиг его знает, что думать. Я переплыл. Следов никаких не было. Этих, значит, или течением унесло, или они потонули. Я подумал, что все-таки потонули. Потом оказалось, что я был прав. Когда мы уже в поселок вернулись, там двух утопленников нашли. В самом поселке, представляете? Кто-то их уже вытащил, а сам ушел. А этих на берегу бросили, как миленьких. Один лысый был. Другой волосатый. Наши, в общем, покойники. Только все это ерунда, что они сами из стога вышли. Они уже в сене мертвые были. Мы это с дядькой точно знаем. Что мы, жмуриков не видели, что ли… А вытащил их кто-то другой. Потому что там еще следы были. Вокруг костра были, когда нашу рыбу собирали. И на другой стороне острова были. А туда мы не ходили. Когда мы про утопленников в поселке услышали и поняли, что это наши утопленники, то решили с дядькой молчать. И никому не говорить, что мы их на острове видели. А то нам тогда было бы не отвертеться… Нам бы сказали, что мы их сами замочили, а потом в воду бросили. А потом приехали в поселок, увидели, что они по реке плавают, вытащили их на берег, а сами смылись. Попробуй тогда докажи, что ты не верблюд. Только вот что непонятно было. Если эти, не из стога, а другие, сначала лысого с волосатым замочили, а потом вернулись, чтобы их перепрятать, то, значит, они нас должны были видеть. Когда возвращались-то. Или они все это время, пока мы рыбачили, где-то рядом прятались. И все ждали, когда мы уйдем. Так вот что я думаю… Они ведь могли и нас прикокнуть. Может, даже уже хотели. Но потом не стали. Вот я и думаю… Мы рыбачили себе спокойно. И не знали, что, может, последние минуты живем. Меня, когда я это понял, аж тряхонуло всего. Вот так ходишь-ходишь, а потом — бац. И все. Ты в сене.