Ирина Костевич - Предатели

Тогда мы отправляемся к папиной школе. Он потрясенно разглядывает ступени парадного входа.

— Понимаешь, тут же высоко было! Мы же с классом фотографировались четырьмя рядами. А сейчас — всего две ступеньки остались! Это что — так асфальтом со временем все закатали в несколько слоёв? Ой-ей…

По пути папа рассказывает мне всякие истории из своего детства. И, в который раз, качает головой: ничего не осталось, вот будто нарочно…

— Пап, ты не расстраивайся! А хочешь в Центральный парк?

И только в старом парке папа успокаивается, и даже вспоминает, как однажды взрослый мальчишка хитростью увел у него здесь велосипед. Но и об этом говорить ему, вижу, приятно. Мы долго и подробно снимаем старые деревья, и скульптуру писателя Горького, и кинотеатр «Родина», и металлического барса с натертыми до блеска боками, на котором не сфотографировался в нашем городе только ленивый. Еще — старую эстраду и площадку для коллекционеров. Снимаем весь парк сверху, с колеса обозрения. Вот папа уже и веселый, улыбается:

— Надо нам сюда потом всем вместе сходить!

«Всем вместе» — это еще один бзик моего папы. Хотя и напоминает порядки в Северной Корее. Но все равно, иногда так приятно бывает погулять и подурачиться с папой-Борькой-мамой. И еще — мне совсем не по себе, когда папа грустный. Пусть уж лучше будет сверхзаботливым и энергичным, как всегда.

Обратно мы едем под «Роллингов» — тут у нас вкусы совпадают. И насчет парка сошлись, так что осталось только в квартире поснимать и во дворах. К тому же, у меня еще сэкономилось воскресенье!

— Мам, я на Медео завтра хочу, можно?

— А-а…

— Мам, ты меня слышишь?

— Деточка, что?

— Мама, я замуж выхожу!

— Хорошо, кисонька. Не отвлекай, ладно?

— Мам, война началась!

— А… Что, какая война?

— Великая Отечественная. В 1941 году! Ты почему не слушаешь?!

Хотя, могла бы и не спрашивать. Сама виновата. И надо мне было маму с «Панорамами» знакомить! Она теперь день-деньской «бродит» по улицам Калининграда, и я не удивлюсь, если ее призрак там видели — настолько человек с головой ушел в новую тему.

Когда мама не за компом, она все равно отсутствует. И говорить может только о предмете своей страсти. В нашей квартире раздаются незнакомые слова: Кнайпхоф, Квендау, Амалиенау, Мараниенхоф, Хуфен и тому подобное. Так назывались когда-то районы Кенигсберга, нынешнего Калининграда. В общем, мама исследует новую вселенную, причем основательно. И наивно полагает, что мы разделим ее азарт.

А мы не разделяем. Вот приедем, тогда. А сейчас у нас тут дела, друзья, любовь…

Кажется, никто не в состоянии выдернуть маму из компьютерного плена. Но нет — и на нее находится управа!

Пришла подмога, откуда не ждали.

Ни звонка, ни телеграммы… И вдруг к нам в дверь кто-то вкрадчиво так царапается. Дело вечером, поэтому папа идет открывать сам. А на пороге — Вера Андреевна! Да, та самая легендарная наша с Борькой как бы бабушка. Мы все сбегаемся на нее смотреть. Чудо. Это просто чудо!

Ей много лет, все лицо в мелких морщинках, но она такая красивая! Белозубая улыбка делает ее похожей на итальянскую актрису. Зубы у бабушки свои. И цвет глаз — тоже. Он прозрачно-зеленый, слегка выцветший. А вот волосы Вера Андреевна красит в темно-каштановый, что замечательно оттеняет загорелую кожу и веселые веснушки. У нее широкие скулы, изящный носик и длинная шея. И сама бабушка высокая. А вот одета наша нежданная гостья в какой-то балахон и тяжелые сапоги. Мама говорит, что ее мамо терпеть не может наряжаться — и это сразу заметно.

Когда она входит, кажется, вдруг где-то включили колыбельную Медведицы из мультфильма про Умку. Тут же, как по волшебству, дом наполняется запахом меда с молоком, и это не парфюм, а… вообще.

Вера Андреевна, видя наши оторопевшие физиономии, довольно улыбается и вручает маме пахучий баул:

— Санюрка, неси на кухню — там рыбка сушеная. Меня с ней чуть с поезда не ссадили.

Мама, кажется, прямо сейчас в обморок свалится. Только и смогла вымолвить:

— А это точно — ты?

— Я, — смеется Вера Андреевна. — Дайте-ка я эту хламиду скину.

— Командировка? — уточняет папа.

— Наводнение!

— Ура! — это крикнул наш Борька.

И Вера Андреевна, без лишних комментариев, отправилась принимать ванну и «чистить пёрья» — уж так она выразилась.

А бедненькая мама бросилась на кухню готовить, готовить, готовить. Хотя все мы знаем, что у Веры Андреевны строгая диета из-за желчекаменной болезни. И рацион ее состоит исключительно из курятины.

Но маме по-другому трудно выразить свои чувства, питаемые к своему суровому мамо. Вот и признается в любви кулинарно.

Поэтому скоро на столе будет курица вареная, курица печеная… да, если на то пошло, в таком состоянии мама и голубя зажарить может.

Борюсик — туда же. Норовит блеснуть омлетом, да только ему не дают.

Мамина мама приехала к нам в гости, потому что у неё, наконец, появилось свободное время. Рекордный паводок затопил все подступы к Юрьевску. Вот так домик Веры Андреевны оказался под водой аж по самую крышу. Всех удалось спасти. Гусей и собак пристроили по добрым людям, мамин отчим отбыл к своей родне в село. А наша бабушка — назовем ее дрогнувшим голосом все же так — впервые в жизни использовала на работе отгул, запаслась сушеной рыбой и села в поезд. И теперь она наша и только наша.

Но что с ней делать, мы не знаем.

Борька на второй день начал звать ее «Ба». Я же говорю — приспосабливается к чему угодно парнишка. Гибкая детская психика. У папы психика устоявшаяся. И ему тяжело.

Свои ноги Вера Андреевна именует «копытами», время определяет по солнцу с точностью до пяти минут. Уронив куриную ногу на пол, может поднять, с аппетитом облизать и торжественно пообещать: «Ничего, сейчас водичкой запьем!»

На улице, перебегая дорогу в неположенном месте, со смешком выдает: «Дети, никогда не делайте так, как я!»

Она рассказывает полевые байки. Про то, как при составлении карты приняла волка за ориентир. Или как их машину чуть не разбомбили, когда геологи, заплутав, по незнанию въехали на военный полигон…

Расстояния меряет сотнями километров. «Да рядом это, всего-то день ехать» — нормальная бабушкина фраза. Хмыкая в ответ на наш очередной удивленный возглас, резюмирует: «Так я ж ведьма!» И вроде не замечает, как папа тихо и возмущенно крестится. Да, слишком много папиных устоев попирается. И это тебе не жена, ее не урезонишь. Это — Вера Андреевна! Делает что хочет!

Моя мама, мельтешащая на тему «чтобы было хорошо и удобно», нашей гостье, как я заметила, быстро надоедает. Они почти не разговаривают, а если и начинают, то на далекие от своей жизни темы. Мама на фоне бабушки стала такой… малозначительной, что ли. Опять поменялась, как отражение в речке.