Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком

Это он для Генриха вершу мастерил. «Придет день, — думал он, — ветер переменится, все растает… А уж летом мы от зари до зари с ним на озере, и он — с этой вершей, и все у нас будет опять так, как было до прихода этого испанца треклятого! Надо ж ему было у нас слечь! Слава богу, до весны недалеко…»

Установив вершу посреди комнаты, он натянул обручи.

— Ну как, нравится тебе? — спросил он.

Генрих стоит, смотрит и только диву дается — такая ладная, длинная и узкая верша получилась!

— Что ж, пусть, стало быть, твоя будет, — сказал старый Комарек.

Снег сверкает, скрипит под ногами, фрау Кирш перебирается в рыбачий домик. Генрих завернул все вещи в попону и тащит их на плече за фрау Кирш. А у нее в руках сверток с ребеночком. Дедушка Комарек столько березовых поленьев заложил в плиту, что все конфорки раскалились докрасна.

Мальчонка всю дорогу не закрывает рта.

— Теперь мы будем как настоящая семья, — говорит он.

Два дня они обсуждали переезд фрау Кирш. Потом сходили в лес, принесли сосновых слег и соорудили кровать — теперь она стояла посреди жарко натопленной кухни.

— Понимаете, фрау Кирш, — говорит Генрих, — сначала он сражался против фашистов. Но их, этих фашистов, было больше.

Без конца испанец да испанец!

— А потом он поехал во Францию. Во Франции его в плен взяли. Когда фашисты пришли во Францию, он опять сражался против них. Но сейчас ему уже лучше. Это от супа рыбного, фрау Кирш, он его любит.

Вот и домик рыбака — совсем его снегом занесло. И озеро рядом. Помпа укутана соломой, а стежка к ней — свежевыметена.

Теперь и днем топилась плита. Они сидели у себя в комнате и слышали, как фрау Кирш напевает на кухне. Открылась дверь, она позвала:

— Все за стол!

Комарек воткнул иглу в сеть, испанец поднялся со своей лежанки.

До чего у них все изменилось! Испанец и тот иногда улыбается. Передавая друг другу кастрюлю, они говорят «спасибо» и «пожалуйста». Правда, испанец быстро устает и сразу после обеда уходит к своей лежанке.

Окна так и сверкают, и пол выскоблен до белизны!

Старому Комареку все это кажется чересчур. Моток сети всегда висел посреди комнаты, а теперь вот надо прибить гвоздь в сторонке и там его вешать. Все будто заразились любовью к порядку. Генрих уже давно Орлика не чистил. Теперь берет скребницу и давай его скрести. Старый Комарек долго рассматривает каморку по соседству с большой комнатой. Что и говорить, половицы там все на месте. И он, взяв с собой мешочек рыбы, отправился в деревню. Вернулся оттуда с печуркой на спине.

Сама фрау Кирш не надивится их стараниям. Снова Комарек идет в деревню и просит Штифелькнехта сколотить оконную раму, а кстати и колыбельку для малышки.

Иногда фрау Кирш теперь опять ходит в своем красном платочке. Вот она разогрела суп и подает испанцу…

Поначалу они конфузились оттого, что фрау Кирш сидела с ними. Недавно она распустила зеленую кофточку и стала вязать широкую шаль.

Забежит мальчонка на кухню, стоит и смотрит, как фрау Кирш пеленает ребеночка. А ручки какие маленькие! И ножки тоже! Да и то сказать — совсем ведь дитя еще. Зовут они малышку — Марикен, хотя полное ее имя Марианна.

По вечерам фрау Кирш заходит к ним, и они все вместе сидят за столом и беседуют с испанцем. Генрих заводит граммофон и ставит пластинку «Когда воскресным вечером в трактире музыка играет». Хорошее тогда у всех настроение. Испанец свежевыбрит и сидит, подобрав колени. Фрау Кирш устроилась у самых дверей — она вяжет зеленую шаль. Время от времени, отложив вязанье, она выходит поглядеть на свою Марикен.

А старик все плетет и плетет, но при этом жадно ловит, каждое слово. Сам за весь вечер не скажет ни одного. Но он присматривается и к тому, как ведет себя мальчишка. И думает: так громко Генрих никогда раньше не смеялся!

Не то чтобы фрау Кирш не разговаривала со старым Комареком. Она и восхищается, как славно он свою сеть плетет. И долго стоит в дверях и смотрит им вслед, когда они выходят на лед рыбу ловить. Однажды они принесли в сачке несколько судаков в полфунта весом, а фрау Кирш, всплеснув руками, воскликнула:

— Дедушка, вот это улов!

— Это ты так считаешь, а ведь рыба нынче плохо в сеть шла.

— Да что вы, дедушка, так много судаков!

— Может, ты поджаришь их, а?

Она сняла сачок с плеча старика, не переставая расхваливать улов. А это Комареку было приятно…

Но старик по-прежнему редко когда разговорится — не дает ему покоя этот испанец. Да и у мальчонки, считал он, нет того терпения, чтобы рыбачить, как прежде. Все только предлога ищет, чтобы с озера сбежать. Веревка, видите ли, ему понадобилась. А на самом деле и не нужна она совсем. Теперь больше часа будет за ненужной вещью бегать! «Может, это ты эгоист такой? — говорит старик сам себе. — Не о счастье мальчишки печешься! Иначе тебе бы радоваться, что он доволен и смеется. Старый ты стал, себялюбивый. Не следует тебе распускаться!» И с каждым днем дедушка Комарек делался молчаливей. Однажды мальчонка прибежал из деревни и еще на ходу крикнул:

— Имение делят!.. Каждому надел дают: и лес и луг, — захлебываясь рассказывал Генрих. — Готлиб, который есть настоящий пролетарий…

Испанец встал и принялся натягивать свои «французские ботинки», словно и он в деревню собрался — помогать землю делить!

— И нам надо записаться, дедушка Комарек!

Но старик делал вид, будто все это его не касается.

— Рыбаки мы, — говорил он, — землю не пашем, — И тут же снова стал пересчитывать д е ли.

А разве сам он не мечтал о справедливой жизни? И разве сам не составлял списки, покуда мальчонка сидел на ящике и болтал ногами? Почему же он теперь-то сидит и молчит?

— Меня спросить, — заговорил Генрих, обращаясь к испанцу, — я прямо скажу: коммунизм у нас будет.

— Они что, комиссию какую выбрали?

— Да, комиссию.

— И что ж, ходят и наделы нарезают?

— Матулла и кузнец — они и нарезают.

— Вот оно что. Матулла, значит!

Теперь и испанец надолго умолкает.

Нравится Генриху, когда испанец с фрау Кирш разговаривает. Как-то он раскрыл свой фанерный чемодан и долго в нем рылся. Потом что-то достал и положил в карман. Это была белая шелковая блузка, расшитая разноцветными нитками.

— Нет, нет, фрау Кирш, она у меня уже давно. Я ее тогда еще, в деревне, подобрал, когда мы Королевича нашли в соломе.

Не простая, значит, эта блузка оказалась, а можно сказать — волшебная!

Засвистел скворец.

Ветер шумит в ольшанике. Теплый такой! С крыши капает.

Весна пришла.