Василий Голышкин - «Журавли» и «цапли». Повести и рассказы

Вдруг спохватился: о чем думает? Ведь если перед ними «лира», ну сосна эта, похожая на лиру, то они почти у цели. Сейчас пойдут пацанки-елочки, а там, за ними, и Ведьмин брод.

Они остановились. Спартак достал из планшета схему, найденную в книге, и компас. Вот он, Ведьмин брод, — рыжей кляксой на схеме. Слева от кляксы — СВ, две рыжие буквы, означающие «северо-восток». Они вышли туда, куда стремились, — на северо-восточный берег озера. Где-то здесь, между озером и лесом, одинокое дерево. Но если его нет, им придется не солоно хлебавши возвращаться обратно. Спартак залез на «лиру», огляделся, и сердце у него радостно забилось. «Лира» была единственным одиноким деревом, растущим между болотом и лесом с северо-западной стороны. Вот оно на схеме — рыжий конус на рыжей ножке. Чернила от времени выцвели, и все на схеме рыжее: топографические знаки, цифры, градусы… Теперь скорее вниз и — по азимуту — к болоту…

Вот он, Ведьмин брод, в зарослях тростников. «Ведьма гуляла — тросточки теряла». На глаз — лужайка во мхах и травах. А на ощупь… На ощупь лучше не надо. Ступишь на кочку, поросшую мхом, и, как на лифте, поедешь вниз, на самое дно. Скольких, по слухам, увез и не вернул такой лифт…

Теперь — найти брод. На схеме он обозначен пунктиром. В конце пунктира — колечко с вензелем «СМ» — «Суд Мазая», партизанский лагерь.

Спартак снял рюкзак и, развязав, вытряхнул на траву топорик и моток веревки. Сделал лямку и стал раздеваться. Но вспомнил о Нине и велел отвернуться.

Нина пожала плечами — подумаешь, церемонии! — но отвернулась.

Спартак разделся, напялил на живот, поверх трусов, тугую лямку и протянул конец веревки Нине.

— Страхуй, — сказал он и с топориком в руках полез в болото.

И сразу — ух! — по пояс провалился в липкую, как клей, жижу. Веревка в руках у Нины натянулась, как струна.

— Отпусти! — крикнул Спартак, взбираясь на кочку потверже. Соскользнул с нее и, ощутив под ногами что-то плоское и твердое, обрадованно крикнул: — Стою!

— На чем? — крикнула Нина, управляя веревкой.

Спартак наклонился и запустил руку в густую и черную, как мазут, грязь.

— На шпале, — крикнул он, нащупав, на чем стоит, выпрямился и пошел, балансируя, в глубь болота.

Шел и тянул, как паутину, веревку из рук Нины. Скрылся, невидим стал, а все тянул и тянул. Вдруг веревка ослабла. Нина, как условились, протяжно свистнула: «Что случилось?» И замерла, ожидая. Спартак в ответ свистнул дважды: «Все в порядке». И снова потянул веревку. Потом надолго остановился. Но Нина не волновалась. Веревка в ее руках то слегка ослабевала, то снова натягивалась, сигнализируя: Спартак что-то обследует.

Потянулись минуты ожидания. Ожидать всегда скучно. Но не в лесу. В лесу, да еще на болоте, не заскучаешь. Лесной комар всякому дело найдет. Любого ленивца «уговорит» физкультурой заниматься.

Нина как могла — головой, руками, ногами — отбивалась от комарья, да разве отобьешься — заживо съедят, если не убежишь с комариного места. Ну и пусть едят, Нина все равно не убежит. Однако как долго от Спартака нет сигнала! Ага, вот он: один длинный, три, с паузой, коротких свистка. Ну наконец-то возвращается.

Нина стала осторожно выбирать веревку. Вот и он, Спартак. От грязи — как негр. Одни зубы светятся. В одной руке топорик, в другой не поймешь что — фляга какая-то. Идет, как бычок на веревочке, осторожно перебирая ногами. Увидел ее, улыбнулся и вдруг, изменившись в лице, испуганно крикнул:

— Ко мне… Скорей…

И с этими словами по пояс ушел в трясину.

Нина, не разбирая дороги, кинулась на помощь и вдруг почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

— А-а-а…

— Тише ты…

Злой, вполголоса, окрик Спартака образумил Нину, но было уже поздно. Человек, за минуту перед тем вышедший из леса, тоже услышал Нину и, еще не видя, кто кричал, бросился к болоту. Это был Черняк. Страшная догадка мелькнула в голове у Спартака, когда он из-за плеча Нины увидел Тарасова деда. Черняк все знает. И то, что в руки Спартака попала схема лагеря партизанского отряда Мазая. И то, что он вместе с Ниной отправился на розыски этого лагеря. А раз у Черняка, владевшего протоколами «Суда Мазая», были основания скрывать их от других, то могли у него быть основания и для того, чтобы помешать Спартаку и Нине проникнуть в этот лагерь.

Черняк, прислушиваясь, шел к болоту.

Спартак и Нина с тоской следили за его приближением.

— Эх, жаль, спичек нет, — прошептал Спартак.

— Спички есть, — шепотом ответила Нина, не совсем понимая, для чего они — сигнал подать, что ли?

Она сняла тощий рюкзачок, развязала и, нащупав коробок, протянула его Спартаку. Спартак поджег весь коробок сразу и швырнул на берег. Он правильно рассчитал. Грива сухой прошлогодней травы, покрывавшая берег, вспыхнула, как порох, огонь лизнул болотную жижу, сердито зашипел, и от болота на берег, заслонив ребят от Черняка, повалил густой дым.

Знал бы он, что наделал, командир Спартак! Огонь, как испуганный конь, отпрянул обратно и пошел скакать по лугу к лесу, сжигая на пути все живое. Вот тут и взвилась в небо красная ракета, зовя нас на помощь. Прошли считанные минуты, и мы все — «журавли» и «цапли», — вооружившись еловыми лапами, вступили в битву с огнем, угрожавшим лесу. Но ничего этого ни командир Спартак, ни комиссар Нина не видели. Нечто иное открылось их взору, когда они, радуясь выдумке с дымовой завесой, посмотрели на берег. На берегу страшный и черный, как головня, стоял Черняк. Заметив их, он поспешно снял ружье и…

И когда мы, расправившись с огнем, подбежали к Ведьмину броду, то увидели такую картину. На берегу, забросив автоматы за спину, замерли солдаты, а перед ними, по пояс в трясине, стоял Черняк и, как Титан, держал на одном плече Спартака, а на другом Нину. Подошли еще солдаты и приволокли несколько лесин.

— Бросай! — крикнул офицер, и лесины шмякнулись в болото, образовав мост. Поддерживаемые Черняком, Спартак и Нина выбрались на берег.

— Салют! — крикнул Спартак, не скрывая радости, но юнармейцы смотрели хмуро и на приветствие не ответили.

Спартак помрачнел.

Глаза у него сердито сверкнули. «Обидится и уйдет», — с грустью подумал я, жалея батальон, который на нем держался.

Велев Юльке построить своих «цапель», Орел скомандовал «журавлям»:

— Первый батальон, становись! — и пошел вдоль фронта, весело подмигивая чумазым, как трубочисты, юнармейцам. — Спасибо за службу!

— Служим Советскому Союзу! — грянуло в ответ.