Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало

— Сыночек, здесь вы? Убегла я…

Алешка впустил Кузьминишну.

— Убегла. Что будет, и не знаю!

— А… сказала?

— Господи, страху натерпелась! Сыночек, родимый, как стали мы рыть, я боком, боком, к тем. Не подпускают, стерегут их, да я уж Федосье Андревне шумнула. Она меня первая заметила… Все передала, как велел. Там всполохнулись чего-то, главный пришел, костры землей приказал тушить, нас в город гнать. Вот я ползком, ползком и убегла. Господи, Леночка-то где?

— Здесь, за мной иди.

Хрустнувшее бревно с треском поползло вниз. Легкая тень отделилась от него, Кузьминишна подхватила ее.

— Молчи, никшни, Леночка, я это!

И почти сразу недалеко от сарая защелкали выстрелы. Алешка кинулся к двери.

— Не ходи, сынок, там теперь такое пойдет, не пущу! — Кузьминишна, не выпуская Лены, загородила ему дорогу.

— Надо мне, пусти!

— Да подстрелят же!

Сильной рукой она оттаскивала его от двери. В сарае быстро светлело. Обвалившаяся балка подминала железные обручи. Дина стояла на них, приплясывая от возбуждения.

— Ой, чего там из дыры видно! Пожар большой-большущий в самой середке города, где цирк. А у окопов охранники, как все равно блохи скачут, бегу-ут все!

Свист, похожий на звук царапнувшего по стеклу ножа, прорезал воздух, в сарай шлепнулась пуля. Кузьминишна толкнула Лену с Алешкой к стене, крикнула Дине: «Ложись, ложись ты!» — и, закрывая телом всех троих, упала на колени.

Пулеметный стук рассыпался справа, его перебил удар, острые вспышки опять замелькали под крышей.

— Вы тут ждите, а я в город побегу. — Алешка отполз от стены.

— Бога побойся! Себя не жалеешь — мать свою пожалей!

— Нету у меня матери, убили ее!..

— Сыночек…

Но он, скользнув за дверь, уже исчез из сарая.

Необычайной силы и совсем близкий удар ахнул над степью. И — еще далекие — чьи-то радостные крики, победный гул…

Кузьминишна смело поднялась с колен. Яркие отблески озарили ее просветленное лицо.

— Родимые, да приходите ж скорей, освободите! Жизни, жизни новой люди хотят! Порядка… Правды! Свои же вы, родимые! Приходите!..

К середине мая, поддержанные населением окрестных станиц и хуторов, войска Красной Армии окончательно освободили Кубань. Остатки разбитых частей генерала Деникина в панике бежали в Крым. По всей Кубани прочно установилась Советская власть.

Ясным весенним утром на привокзальной площади Армавира, пострадавшей от последних боев, начался субботник по ее расчистке. Каменные дома с выбитыми стеклами были завалены грудами кирпича и штукатурки. Многие деревянные постройки сгорели за время пожара целиком. Но черные, обуглившиеся бревна еще лежали возле печей и труб.

Жители вышли работать семьями. На площадь пригнали подводы. К ним подносили кирпичи, железный лом. У подвод распоряжались красноармейцы, сортировали кирпич. Мутная, прогретая солнцем пыль висела над площадью.

Кузьминишна с группой работниц табачной фабрики помогала разбирать обвалившийся угол дома. Ведрами, бадейками или просто мешками они ссыпали осколки кирпичей и штукатурки в растущую среди площади кучу. На ней ковырялись ребятишки, между ними — Дина с Леной.

— Гляди, опять цельный! — крикнула Дина, гордо поднимая с одной стороны белый, с другой дочерна закопченный кирпич.

— Вовсе не целый, а треснутый, — с завистью сказала Лена. — А у меня черепушки одни…

Набив подол, она с трудом высыпала их в корзину.

— Доченьки! — позвала Кузьминишна.

Дина положила кирпич, погрозила подскочившему к нему мальчишке: «Мой, не тронь!» — и побежала к ней. Лена тоже.

— Последнее ведро стащить пособите, умаялась. После водицы принесите да умойтесь. Ребят нынче кормить посулились.

На площадь, громыхая, въезжала походная кухня с подпрыгивавшими котелками.

— Мы, нянечка, так. — Лена протянула грязные, заскорузлые ладошки. — Мы чистые!

— Знаю, какие чистые. С того края беритесь!

Девочки схватились за ведро, Кузьминишна подобрала охапку щепок, взялась тоже. Они отволокли ведро к груде обломков. Потом Кузьминишна вытащила из-под опрокинутого ящика жестяную банку с бечевкой вместо ручки, и Дина с Леной, помахивая ею, побежали к водокачке.

У крана толпился народ. Вода лилась изогнутой блестящей струей, ее цедили в кружки, подбирали горстями, ловили ртом… Дина протиснулась, сунула банку. Белый от пыли подросток замахнулся на нее бутылкой, но Дина все-таки набрала воды.

— Ленка, иди напейся! Где застряла?

Лена не откликнулась. Она стояла на засыпанной шлаком тропинке и неотрывно смотрела куда-то. Дина подбежала, пихнула ее кулаком:

— Глухая? Раздадут кашу, ходи тогда голодная!

— Санитарный, — тихо сказал Лена. — Санитарный поезд!

К водокачке близко подходили запасные пути. На них стояло несколько вагонов. Они были необычны: выкрашены ярко-зеленой краской, со сверкающими заплатами на крышах. Из окон выглядывали подвесные белые койки…

Девушка в красной косынке, напевая, мыла в тамбуре ближнего вагона пол. Вторая, забравшись на табуретку, протирала на стене большой красный крест.

— Девчоночки! — крикнула девушка в косынке. — Водицы мне, миленькие, не смените? Уф, взмокла!

Дина поставила банку, перебежала по шпалам, встала, задрав голову. Лена подошла ближе.

— Уф, взмокла, жарища чертова! — Девушка выплеснула грязную воду, протянула Дине ведро.

— Это у вас… санитарный? — спросила Лена, тронув поручень.

— Санитарный. «Эх, яблочко, да куды котишься…» — во весь голос запела девушка.

— Экая ты горластая! — засмеялась вторая, с табуретки. — Ладно, Андрей Николаевич в город поехал.

— Андрей Николаевич петь никогда не запрещает. Что же вы, девчоночки?

Дина с ведром в руке уставилась на висящий в тамбуре плакат: по розовой горе среди частокола пробиралось белое чудовище на мохнатых ножках.

— Ой, что это?

— А это, любушка, вошь. Вошка тифозная, небось знаешь? Слетаешь за водой-то или я сама?

— А вы откуда?

— Мы, любушка, дальние. Из Москвы.

Тогда, шепнув Лене: «Стой здесь!» — Дина вихрем помчалась к водокачке. Расталкивая сбившихся у крана людей, деловито объясняла:

— Мне с поезда велели. Вон, санитарный! Дайте набрать, они дальние, из Москвы!

Расплескивая ведро, она припустила обратно, а Лена все не сводила глаз с красного креста. Дина втащила ведро на подножку, крикнула:

— Бежим к бабушке, наедимся и после опять сюда!

— Погоди! — Лена мотнула головой, вскарабкалась тоже на ступеньку. — Моя мама с братиком на таком санитарном уехали… — проговорила громко. — Мама моя с братиком! И пропали…

— Мама твоя? — Девушка отжала тряпку, внимательно посмотрела на нее. — Ну, это, видать, не с нашим. Мы из Москвы. Сами-то здешние?