Анастасия Перфильева - Во что бы то ни стало

— Это не человечки. Я из нашей детдомовской карточки вырезала, — заторопилась Лена, чтобы Дина не заметила Алешкину фотографию. — И тебя, и нянечку… В медальоне раньше носила…

— В медальоне? Вот гадость! Терпеть не могу украшательства, нэпманские штучки. Теперь я иду за старьевщиком, — распорядилась Дина. — А ты жди.

— За старьевщиком?

— Ага.

Вернулась она быстро, как будто достала этого старьевщика из подворотни. Седой, со слезящимися глазками, он подозрительно и жадно ощупывал каждую тряпицу. А Дина торговалась с ним так виртуозно, что маленькая Катя следила за обоими с огромным интересом.

Потом в столовой заплакал проснувшийся Ванюшка, Катя убежала, и старьевщик ушел тоже, запихнув в мешок ворох тряпья. В комнате сразу стало чище, просторнее. Дина, отдуваясь, как от свалившегося груза, подвела итог:

— В наличии шестнадцать рублей сорок три копейки. Проживешь пока отлично! Ленка, теперь отвечай по порядку: тебя на фабрику уже зачислили? По этой твоей отопляции-вентиляции? А когда будет первая зарплата? Аванс? Ну, а что мы с тобой будем делать сейчас?

На это Лена не ответила. Стала смотреть сухими холодными глазами в окно на белую крышу, где пятнышком туши с чертежа сидела одинокая ворона. Смутно, нехорошо и пусто было у нее на душе. Ни боли, ни злобы, одна тоска, как будто ей стало семьдесят лет.

— Динка, знаешь, я в тот вечер стихи сочинила, — сказала она неожиданно, — терпенья не хватило смотреть на ворону, та точно дразнилась, открывала и закрывала клюв.

— Читай. Нет, погоди, я устроюсь. Надо сосредоточиться.

Дина залезла с ногами на узкую незастеленную Ленину кровать, приготовилась. И Лена, прижавшись виском к холодной раме, ни на что не глядя, тихо и грозно прочитала:

— У тебя образ на образ налезает, — хмурясь, сказала Дина. — Львица на арапник, понимаешь? Кстати, что такое арапник?

— Не знаю, что-то вроде хлыста.

говорила Лена, тиская пальцы.—

Теперь Дина не комментировала стихи довольно долго. Лена, ухватившись руками за раму, беззвучно тряслась, очевидно плакала.

— Опять налезает! — сказала наконец Дина. — Горбатая улица на острое колено… Ленка, слышишь? Ты, знаешь, не реви, а то как бы и я не заревела!.. Конец какой-то мифологический: кто же гордость через пыль носит? А в целом — звучит.

Так как Лена не ответила, Дина, поерзав, спросила нарочито бытовым тоном:

— Ленка, ты чего-нибудь сегодня ела?

— Кислое молоко, — прошептала Лена.

— Знаешь что? Давай кутнем.

Такое удивительное предложение заставило все-таки Лену повернуться.

— Как… кутнем? — хлюпая носом, спросила она.

— Наедимся вволю, чтобы за ушами трещало и стало все равно. Организму человека нужна встряска, я читала в журнале «Советский врач».

— Давай кутнем, — горько-отчаянно сказала Лена.

Из ближнего магазина они принесли на целых пять рублей самой дорогой колбасы, сыру, бубликов, соленых огурцов и даже какой-то малиновой бурды с громким названием — ликер Мечта.

Соседские Гришка и Колька, мастерившие на кухне из щепок планер, с живейшим любопытством уставились на Дину в кожанке, с огурцами в растопыренных пальцах.

Лена шарила по полкам в поисках посуды.

— Хочете, Катька тарелки и румки даст? — любезно предложили мальчишки.

Катя явилась подозрительно быстро. Притащила, как опытная хозяйка, буханку черного хлеба — разве ж можно к огурцам бублики?

— Садитесь и вы все! — сказала повеселевшая Лена. — Ди-ин, можно они с нами?

— С ума сошла! Развращать малолетних!

— Мы не малолетние! — обиделся Гришка. И, желая показать, что он человек общественный, вполне достойный быть собеседником, сообщил:

— Нам сегодня в школе знаете какие стишки задали? «Вы — пионеры, бейте тревогу, ваши родители молятся богу!» А у нас ни папка, ни мамка не молятся.

— И прекрасно делают. Ладно, садитесь, — разрешила Дина.

Уселись тут же в кухне прямо на подоконниках.

— Я им в воду этой «Мечты» накапаю, хорошо? — спросила Лена.

— Не, не надо. — Колька поводил носом. — Клопами воняет. Спасибо.

В передней хлопнула дверь, кто-то вытирал ноги…

— Мамка пришла! — закричали радостно ребята. — Сейчас мы ей планер запустим! — И, спрыгнув, с шумом убежали.

Дина разлила «Мечту». Лена взяла рюмку.

— За что? — спросила, точно бросая вызов.

— За жизнь!

Огурцы оказались гораздо вкуснее «Мечты», с чесночком, хрустящие… Но за ушами никак не трещало, и «все равно» тоже не делалось. Даже после второй, выпитой с отвращением порции.

— Ленка, — Дина откусила намазанную горчицей колбасу, поперхнулась и строго посмотрела на нее. — Между прочим, я твердо решила. Тебе оставаться здесь одной нельзя. Выливай эту заразу в уборную, собирай свои хурды-мурды с паст у шками, и поедем к нам. Вера Ефимовна возражать не будет, не такой она человек, вот увидишь. Ясно? Спать будем вместе на раскладухе, а на фабрику тебе даже гораздо ближе. Решено?

— А как же… Катина мама? И… и комната?

— Ну ее к чертям собачьим, комнату. Пусть мама с Гришками-Тишками во всех трех живут, им просторнее. Кто это там так здорово поет?

— Катина мама! Когда убирает, всегда поет. Хорошо, правда?

Девочки замолчали, слушая. Низкий, удивительно приятный женский голос пел:

— Динка, — спросила Лена, — ты мне настоящий друг? На всю жизнь?

— Я тебе друг. — Дина положила локти на колени, подперла голову и свесила рыжие патлы. — Только, Ленка, ты не знаешь про меня одну очень важную вещь. Это касается Алешки… Очень, очень важную!

— Нет, Динка, я знаю, — совсем тихо ответила Лена. — Я про это еще с самого детдома знаю. Алешка — он ведь тоже настоящий. Правда?..

С середины января благодаря содействию Катиной мамы Лена уже работала на той же, где и она, большой текстильной фабрике.

Все было ново, необычно и ошеломляюще, но только несколько первых дней. Дальше же делалось как-то само собой. Точно Лена, попав в огромный слаженный механизм, вдруг стала сразу одной из его частиц и завертелась, повинуясь могучей неведомой силе.

Этой могучей силе, казалось, совершенно неинтересны и не нужны были ни ее переживания, ни страхи, ни то, что она в глаза не видала раньше фабрик.