Эсфирь Цюрупа - Олешек

— Заруби себе на носу: «горе не беда» значит, что мы с тобой в бою не сдаёмся, перед трудностями не отступаем, носа не вешаем. И даже горе нам — не беда. Подходят тебе такие слова — выйдет из тебя лётчик, не подходят — не выйдет.

— Подходят! — решительно ответил Олешек, и они зашагали дальше.

Олешек ещё сильнее топал валенками и громко командовал:

— Ать-два, горе не беда…

Вы, может быть, думаете, что в доме отдыха всего одна дверь, та, что скрипит? Нет! В доме ещё много дверей, и они тоже ведут в разные интересные места.

Через боковую дверь Олешек каждый день ходит смотреть, как маляры красят левое крыло. А через заднюю, которая рядом с кухней, можно увидеть, как сгружают в склад продукты. Это удивительная дверь, за ней нет ни пола, ни лестницы, а просто деревянная горка вниз. Олешкин папа подводит к этой двери свой грузовик, откидывает задний борт, а кладовщик сталкивает с машины бочки, ящики и мешки, и они друг за дружкой катятся сами в подвал.

А ещё есть дверь в кухню. На ней написано: «Посторонним вход строго воспрещён». В неё входят только повара, судомойки и доктор Иван Иванович, который каждый день снимает пробу с обеда.

Очень ответственное дело снимать пробу.

Однажды Олешек сидел в папиной машине. Задний борт был уже откинут, а кладовщик всё не приходил. И Олешек вместе с папой глядели из высокой кабины прямо в окна кухни. Там, освещённый солнцем, ходил доктор Иван Иванович в белом халате. Он ходил возле большой электрической плиты и понемножку пробовал каждое кушанье из золотых и серебряных кастрюль. Из-под крышек поднимался белоснежный пар, и сквозь него Олешек видел главного повара Анну Григорьевну в высоком белом колпаке. Она стояла навытяжку с насупленными бровями, важная и строгая, как генерал, а за поясом у неё блестело её поварское оружие — ложка.

— Смотри-ка, сказал папа, — доктор-то наш обед принимает всё равно, как командующий — парад.

— А зачем он всё пробует? — спросил Олешек.

— Проверяет, хороши ли борщи, пропечён ли пирог, можно ли подавать на стол отдыхающим.

Когда доктор всё отпробовал и одобрительно кивнул головой, Олешек с папой увидали, каким довольным сделалось лицо у главного повара Анны Григорьевны. Она улыбнулась, и толстые красные щёки её заблестели, как яблоки на солнце.

— И даже с мороженого ему позволяют снимать пробу? — спросил Олешек.

— Конечно, — ответил папа.

Олешек подумал и сказал:

— Нет, всё-таки я лучше буду лётчиком.

Когда кладовщик разгрузил машину и папа уехал, Олешек решил заглянуть в кухню.

Но только он взялся за ручку двери, как дверь сама открылась, и на пороге в клубах пара появился доктор Иван Иванович.

— Ты зачем сюда пожаловал? — спросил он строго.

— Я посмотреть.

— Никаких «смотреть», — сказал доктор. — В кухне готовят еду для ста человек и должна быть абсолютная чистота. До свидания!

Но Олешек не отступил.

— Я чистый! — сказал он громко. — Глядите! — И — раз! — вытянул вперёд ладошки. — Два! — перевернул ладошки вниз. — Три! — оттянул себе ухо. И вдруг оскалил на доктора зубы и зарычал: — Ы-ы-ы!

— Ты что, кусаться собрался? — удивился доктор.

— Нет, просто показываю, что я зубы чистил.

— Очень хорошо, — сказал доктор, — но в кухню я тебя всё-таки не пущу. Посторонним лицам вход воспрещён.

Олешек зашагал прочь. Пройдя немного, он вдруг обиделся и крикнул:

— У меня не постороннее лицо! Я на кухню вместе с папой все кастрюльки и все поварёшки привёз!

Но доктор уже закрыл за собой дверь.

Это было давно. А сегодня утром мама сказала:

— Сбегай, сынок, к Анне Григорьевне на кухню, очки она забыла у нас, отнеси.

— Меня туда доктор не пускает, — насупился Олешек.

— А ты как увидишь доктора, так сразу и скажи: «Я очки принёс!» — И мама положила очки Олешку в карман курточки.

Олешек отправился к главному повару Анне Григорьевне.

Он смело взошёл на порожек, потянул дверную ручку, и сразу из кухни вырвались навстречу шипение, пар, звон и вкусные запахи, и весёлые голоса:

— Самый главный хозяин пришёл!

Не успел Олешек оглянуться, как чьи-то ласковые быстрые руки втянули его в дверь, подхватили под мышки, поставили на табуретку и мигом натянули на него, поверх тёплой курточки, длинный белый халат.

Олешек стоял высоко посреди кухни и испуганно хлопал глазами.

— Ну, хозяин, теперь можешь пробу снимать!

Тут Олешек огляделся и сразу узнал всех своих знакомых поварих и судомоек. Они весело смеялись, и кто-то уже сунул ему в руку большой кусок сладкого пирога с вареньем.

Вдруг в кухню вошла Анна Григорьевна, главный повар. Она увидала Олешка и всплеснула руками.

— Батюшки! — закричала она. — Да разве можно! Да нас с вами доктор заругает! — А весёлые, добрые её глаза улыбались, разглядывая Олешка.

— Я очки принёс! — громко сказал Олешек и вынул из кармана очки.

Анна Григорьевна обрадовалась, подбежала к Олешку, обхватила его своими мягкими руками и звонко поцеловала в обе щеки.

— Ах ты, помощник! Да тебя премировать надо. Выбирай скорей, какую тебе премию!

— А с мороженого сегодня не надо пробу снимать? — спросил Олешек.

— Обязательно надо! — Анна Григорьевна взяла ложку на длинной ручке, зачерпнула по очереди из трёх глубоких банок и положила на блюдце три шарика мороженого — один розовый и два кремовых.

— Ну-ка, отпробуй, хозяин, да скажи: можно ли наших отдыхающих людей угощать?

— Можно, — ответил Олешек.

Он сидел посреди кухни на табуретке и уплетал свою сладкую пробу за обе щеки и слушал весёлый кухонный шум. Вокруг него всё скворчало, шипело, булькало, судомойки звенели посудой, а подавальщицы в белых кружевных коронах, как принцессы из сказки, заглядывали из столовой в кухню через раздаточное окно и кричали на разные голоса:

— Пять щей! Пять борщей! Один судачок! — и особенно заливисто выкликали, как будто песню пели: — Моро-о-женое! — и подмигивали Олешку.

Анна Григорьевна попробовала из большой кастрюли суп.

— Перловый недосолен! — громко сказала она. Зачерпнула большой ложкой-поварёшкой соль и протянула Олешку: — А ну, сынок, посоли. Может, из тебя повар выйдет.

Олешек слизнул с тарелки последний кусочек мороженого, влез ногами на табуретку и кончиками пальцев осторожно взял из ложки щепотку соли.

— Нет, — засмеялась Анна Григорьевна, — я варю суп на сто ртов — значит, и щепотка будет во сто раз больше. Сыпь разом всю!