Люси Монтгомери - Истории про девочку Эмили

На следующее утро, пока кузен Джимми привязывал сундуки к задку экипажа, а тетя Элизабет отдавала Эллен последние распоряжения, Эмили попрощалась со всеми: с Петушиной Сосной, с Адамом и Евой — «им так будет не хватать меня, когда я уеду; здесь не останется никого, кто любил бы их», — пробормотала она печально — и с разветвленной трещиной на кухонном окне… и со старым креслом… и с полосатой травой на клумбе… и с серебристыми леди-березками.

Потом она поднялась наверх и подошла к окну своей комнатки. Эмили всегда казалось, что это маленькое окно распахнуто в мир чудес. В сгоревшей амбарной книге был один фрагмент, которым она особенно гордилась, — «Аписание вида ис маево Акна». Она всегда сидела здесь и мечтала; вечером она обычно опускалась у этого окна на колени и читала свои простенькие молитвы. Иногда в него вливалось сияние звезд… иногда дождь бил по стеклу… иногда на подоконнике отдыхали маленькие воробышки и ласточки… иногда в него вплывали легкие ароматы цветущих яблонь и сирени… иногда Женщина-ветер смеялась, вздыхала, пела и насвистывала возле него… Эмили слышала ее в глубокой черноте ночей и в ярости белых метелей. Она не стала прощаться с Женщиной-ветром, так как знала, что та будет и в Молодом Месяце, но попрощалась с маленьким окном и зеленым холмом, который любила, и со своей населенной феями пустошью, и с маленькой «Эмили в зеркале». Может быть, в Молодом Месяце появится другая «Эмили в зеркале», но она не будет той же самой. А еще она сняла со стены и спрятала в карман картинку, вырезанную из модного журнала. На ней была изображена женщина в совершенно чудесном платье: сплошь белые кружева и венки из розовых бутонов, и длинный-предлинный шлейф из кружевных оборок, который, должно быть, был длиной в целую комнату. Эмили тысячу раз воображала себя королевой красоты в этом платье, гордо входящей в дверь бального зала.

Внизу ее уже ждали. С Эллен Грин Эмили попрощалась довольно равнодушно: Эллен и прежде никогда не нравилась ей, а сообщив в тот памятный вечер о предстоящей смерти отца, стала внушать и страх, и отвращение.

Эмили была изумлена, когда Эллен неожиданно разразилась слезами и принялась обнимать ее… умоляла непременно писать… называла ее «мое благословенное дитя».

— Я не ваше благословенное дитя, — сказала Эмили, — но я вам напишу. А вы будете хорошо обращаться с Майком?

— Похоже, тебе тяжелее расстаться с котом, чем со мной, — хмыкнула Эллен.

— Разумеется, — сказала Эмили, удивленная тем, что могут быть какие-то сомнения на этот счет.

Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не заплакать, когда она прощалась с Майком, который лежал, свернувшись клубочком, на согретой солнцем травке у задней двери дома.

— Может быть, я еще увижу тебя когда-нибудь, — прошептала она, крепко обнимая его. — Я уверена, что все хорошие кошечки попадают на небеса.

Потом они отъехали в четырехместной коляске с откидным, обшитым бахромой верхом — такие всегда были у Марри из Молодого Месяца. Эмили еще никогда не ездила в столь великолепном экипаже. Она вообще мало ездила. Раз или два папа возил ее в Шарлоттаун, одолжив у мистера Хаббарда его старую открытую повозку и серого пони. Повозка была потрепанной, а пони медлительным, но папа всю дорогу беседовал с Эмили, превращая поездку в настоящее чудо.

Кузен Джимми и тетя Элизабет сидели впереди; последняя выглядела очень внушительно в своей черной кружевной шляпе и накидке. Тетя Лора и Эмили занимали заднее сиденье, на котором между ними стояла корзинка с жалобно мяукающей в ней Задирой Сэл.

Когда они ехали по заросшей травой дорожке, Эмили оглянулась и подумала, что у старого коричневого домика в низине совершенно убитый горем вид. Ей ужасно захотелось броситься назад и утешить его. Несмотря на всю ее решимость сохранять мужество, на глаза вдруг навернулись слезы; но тетя Лора протянула руку в лайковой перчатке поверх корзинки Сэл и крепко, ласково сжала руку Эмили.

— О, я так люблю вас, тетя Лора, — прошептала Эмили.

А глаза у тети Лоры были очень, очень голубые, глубокие и добрые.

Поездка по цветущему июньскому миру доставила Эмили большое удовольствие. В экипаже никто почти ничего не говорил; даже Задира Сэл в отчаянии наконец затихла. Время от времени кузен Джимми делал какое-нибудь отрывочное замечание, но скорее обращался при этом к самому себе, чем к кому-либо другому. Иногда тетя Элизабет отвечала ему, иногда нет. Она всегда говорила очень решительно и не произносила лишних слов.

В Шарлоттауне они остановились в гостинице и пообедали. Эмили, у которой не было аппетита со дня папиной смерти, не могла есть ростбиф, поставленный перед ней гостиничной официанткой. Тогда тетя Элизабет что-то таинственно шепнула официантке, и та удалилась, а вскоре вернулась с блюдом деликатесной холодной курицы, нарезанной тонкими белыми ломтиками и по краям красиво обложенной фестончатыми листиками салата.

— А это ты можешь есть? — сурово, как у преступника на суде, спросила тетя Элизабет.

— Я… постараюсь, — прошептала Эмили.

Она была слишком испугана в тот момент, чтобы еще что-то добавить, но к тому времени, когда ей с трудом удалось проглотить несколько кусочков курицы, решила, что кое-что все же следует прояснить.

— Тетя Элизабет, — начала она.

— Ну, что? — Тетя Элизабет устремила взгляд своих голубовато-стальных глаз прямо в озабоченные глаза племянницы.

— Я хочу, чтобы вы знали вот что, — чопорно произнесла Эмили, заботливо подбирая слова, чтобы наверняка быть понятой правильно. — Я не ела ростбиф не потому, что он мне не нравится. Просто я совсем не хочу есть, а немного курицы съела только ради вас, из вежливости, а не потому, что она нравится мне больше, чем ростбиф.

— Дети должны есть все, что им дают, и никогда не воротить нос от хорошей, здоровой пищи, — заявила тетя Элизабет сурово. Было очевидно, что она все-таки ничего не поняла, и Эмили огорчилась.

После обеда тетя Элизабет объявила тете Лоре, что они пойдут за покупками.

— Мы должны купить кое-какие вещи для ребенка, — сказала она.

— О, пожалуйста, не называйте меня ребенком! — воскликнула Эмили. — У меня от этого такое чувство, словно я совсем ничья. Разве вам не нравится мое имя, тетя Элизабет? Мама считала его очень красивым. И мне не надо никаких «вещей». У меня и нижнее белье на смену есть… только заштопанное…

— Тс-с-с! — прошептал кузен Джимми, слегка толкнув ее ногой под столом.

Кузен Джимми имел в виду лишь то, что не надо отговаривать тетю Элизабет, раз уж она настроена на то, чтобы купить «вещи»; однако Эмили решила, что он упрекает ее за разговоры вслух о нижнем белье, и умолкла, сильно покраснев и смутившись. Тетя Элизабет, словно ничего не слышала, продолжила разговор с Лорой.