Глеб Комаровский - Твои ровесники

Сознание того, что над головой висит тяжесть, готовая вот-вот обрушиться, делало жизнь бесцветной и безнадёжной.

Началось это с того дня, когда семейный совет решил купить Джиму башмаки.

Мать стала сокращать и без того сжатые расходы, и через две недели нужная сумма была накоплена. И вот здесь чудовище отвесило Джиму первый шлепок: за те две недели, в которые мать Джима экономила даже соль, башмаки вдвое подорожали. Приближалась осень. Башмаки были необходимы.

Мать Джима творила чудеса экономии. Суп, который поглощала семья Бойдов, оскорбил старого Тома, и бедняга выразил свой протест двухдневной отлучкой из дому.

Ещё через две недели Джим получил новый удар, опять у прилавка обувного магазина: башмаки подорожали ещё вдвое.

Сражение было неравным.

На заводе рабочие несколько раз выражали протест против недостаточной для наступившей дороговизны заработной платы, но это привело только к увольнению группы людей, которых немедленно обвинили в антиамериканской деятельности.

Чудовище обладало множеством щупальцев и успевало наносить удары всем, кто добывал пропитание собственным трудом.

Как-то в субботу «дятлы» стояли у кассы в ожидании получки.

— Джим Бойд! Двадцать один доллар… Распишись.

Джим робко заявил:

— Это ошибка. Мне следует двадцать семь.

— Получай деньги и не задерживай других!

Фил отодвинул Джима от кассы:

— Не бери денег, Красноголовый… А вы, — он обратился к кассиру, — объясните нам, в чём дело.

Окно кассы захлопнулось.

Фил вздохнул:

— Пошли к Люсу.

Небольшой кабинет мистера Люса не вмещал всех «дятлов». Джим стоял в задних рядах.

— Ты адвокат? — донёсся до Джима любезный голос Коротконогого.

— Нет, я клепальщик.

— Почему же ты говоришь за Бойда?

— Я говорю за всех.

— Я слушаю.

— Мы просим объяснить, почему нас всегда обсчитывают.

— Всегда? — изумился Люс.

— Вы это прекрасно знаете.

— Ребятки… — Речь Люса потекла, словно касторовое масло. — Разумеется, я всё это улажу. Но мне хотелось бы знать, кто посоветовал вам притти ко мне за выяснением всех этих мелочей? Гуд? Нет? Ага, знаю: Чарли Синг? Славный Чарли, не так ли?

Фил молчал.

— Вам не нравятся наши порядки? — Люс дышал со свистом, и Джим стал бояться за Фила. — Что ж, эта можно исправить… Сегодня суббота… — Люс шелестел листками календаря, — …завтра воскресенье, а в понедельник вы можете с утренним поездом ехать в Рио-де-Жанейро… Охотничий сезон только что начался.

Последние слова Люс выпустил со сладеньким мяуканьем, похожим на стон гавайской гитары.

Тишина.

Джим услыхал, как Фил спокойно откашлялся. Это всегда предвещало неожиданный поворот событий. Так вышло и сейчас.

— Мистер Люс, иного мы от вас и не ждали… До понедельника далеко — распорядитесь рассчитаться с нами сегодня.

Мистер Люс рявкнул:

— Что?!

Фил, слегка возвысив голос, добавил:

— И без обмана!

Мистер Люс изрыгал слова, смысла которых и сам не понимал, ломал и швырял на пол какие-то вещи, рвал бумаги, топал ногами и, собравшись с силами, выдавил с хрипом:

— Вон!..

«Дятлы» собрались против заводских ворот и, поговорив немного и спокойно, приняли предложение Фила: собраться в понедельник у проходной будки.

Когда они стали расходиться, к воротам подъехал полицейский автомобиль и через минуту увёз старого рабочего Чарли Синга, обвинённого в организации бунта клепальщиков сборочного цеха.

А через два часа в спешном выпуске газет Херста появилась статья, призывающая к немедленному увольнению с фабрик, заводов и предприятий всех коммунистов.

В понедельник Джим переживал редкое и любопытное ощущение.

Стоя напротив заводских ворот, он видел, как перед ним с надеждой ходили, стояли, сидели мальчики, ожидающие решения своей судьбы.

Он видел себя, робкого, запуганного неудачами. Вот он, Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев от роду, стоит, прижавшись к забору.

Он думает о том, какая великая сила деньги. Он мечтает о том, чтобы заработать эти деньги. Он ещё не знает, какая работа его ждёт, но заранее согласен на всё, потому что она даст ему возможность ходить в кино, покупать леденцы…

Он, тот Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев, твёрдо знал правила, соблюдая которые можно добиться великого звания миллионера.

Послушание, терпение и усердие — вот основные детали, из которых монтируется самолет для полёта в жизнь.

Так написано в книжках. А в книжках не будут печатать неправду. Так говорит мама, а она никогда не врёт… Так говорят в воскресной школе…

Вздор!

Джим Бойд — не тот, который обожал когда-то мистера Люса за то, что любезный мистер подобрал его у ворот завода и дал ему работу, а этот Джим Бойд — один из лучших клепальщиков сборочного цеха, Красноголовый Дятел — отлично знает цену книжкам, где проповедуются послушание, терпение и усердие.

Мама-то не врёт, а вот маме так много, старательно и красиво врали, что она и до сих пор убеждена, что чистка ботинок и продажа газет — прямой и вернейший путь к богатству.

Джиму Бойду всего десять лет, но он год провёл на заводе с клепальным пистолетом в руках и научился тем наукам, которые от него тщательно скрывались в воскресной школе.

Трудно пришлось ему, пока он не почувствовал локтя своих товарищей, пока не осознал сердцем золотого правила: «Один — за всех, все — за одного», правила, которое в американских книжках всё чаще и чаще пропускается.

Но когда прошёл он через все мучительные для его лет испытания, когда почувствовал рабочую дружбу, прямой и ясной стала лежащая перед ним дорога.

Фил посоветовал всем «дятлам» потолкаться среди мальчиков, явившихся по газетным объявлениям. Задача была сложная: надо всеми способами добиться того, чтобы пришедшие ребята отказались от своего стремления получить лёгкую и выгодную работу.

«Дятлы» взялись за дело.

В толпе работает Фил:

— Ребята! Здесь самая настоящая стачка. Вам известно, что это такое. Мы требовали правильного расчёта, и нас выбросили… Если вы замените «дятлов», Люс ещё выше задерёт нос…

Фил подробно растолковал, что если никто из мальчиков не пойдёт работать — завод станет, и хозяева будут вынуждены принять условия рабочих.

Ребята потолкались немного и вяло стали расходиться. Осталась небольшая кучка.

За них с жаром взялся Томми:

— Я работал на этом заводе. В общем, недурно, если бы не труба.

— Какая труба?

Томми носом набирает воздух и отчеканивает по слогам:

— Па-ра-ме-лис-то-бен-цен-три-а-но-си-сталь-фу-ро-зис-то-ва-я…

Он переводит дыхание, хмурится и закусывает губу, как бы сожалея о том, что проговорился. Фил нехотя разъясняет: