Лариса Ларина - Затейники

— Ай беда какая случилась?

— Что там за беда?

— Словно бы телится.

— Тоже ляпнула!

— Умирает корова-то?

— А прах ее знает.

— Пойдем, бабоньки, смотреть.

— Ой, матушки, как орет.

— Словно б режут.

— Пойдем, а, Петровна?

Высокий мужик, с серебряными блестками в черной бороде, сурово прикрикнул:

— Цыть, шалавые! На чужое горе как мухи на мед. Неча вам там смотреть.

Бабы испуганно покосились на него и на минуту закрыли рты.

— Вон Семенна бегит.

Петькина мать, как девчонка, бежала с огородов, где работала с раннего утра. Волосы ее растрепались, а платок сбился на затылок и держался только одними завязками.

Из сарая бежал Потапов, бросив распряженную лошадь. Та постояла немного, потом, почувствовав свободу, медленно и задумчиво пошла к яблоне и, приподняв морду, принялась жевать нижние ветки.

Помещение, где находилась корова, было темное, грязное, насквозь пропахшее навозом.

Широко распахнутые двери позволяли видеть всем любопытным Петьку, который стоял, растопыря выпачканные навозом ноги, и с ужасом глядел на корову. Потом Митьку, упиравшегося ногами в скользкий пол и изо всех сил тянущего корову за хвост, и, наконец, виновницу переполоха, худую с провалившимися боками рыжую корову Маньку, морда которой вместе с рогами застряла в каком-то диковинном сооружении из досок и бревен.

Она крутила мордой во все стороны, жалобно мычала, но круто загнутые рога застряли между верхней и боковыми перекладинами.

Как ухитрилась она просунуть голову в узкую кормушку, было непонятно ни для Петькиного отца, ни для Петькиной матери, ни для самих ребят, уверенных в том, что сработали они кормушку по всем тем правилам, которые вычитали в книжке.

— Эт-то что? — грозно накинулся отец на Петьку. — Это твои дела!

Петька, онемевший от страха, открыл рот.

— Я мы…

— Я те покажу — я, мы! Отвечай. Твоих рук дело ?

— Ах, пакостник, пакостник! — закричала Петькина мать.

— Молчи, Семенна. Отвечай, ну!

Петька снова открыл рот.

— Я… мы… кор-кор-мушку но… но… вую…

Митька выпустил коровий хвост и дернул Петьку за рубаху.

— Молчи за книжку, — прошипел он: — отберут.

Петька, приготовившийся было говорить дальше, вдруг осекся.

— Кормушку! — зарычал отец. — Я тебе дам кормушку!

— Испоганить корову хотел, — всхлипнула мать. — И в кого это ты уродился, змееныш эдакий?

У дверей понемногу собиралась толпа любопытных.

— Тащи молоток да клещи! — приказал отец.

Петька вылетел пулей и, расталкивая толпу, понесся к сараю.

Отец вытащил гвозди, выбил доски, и Манька, испустив тяжелый, похожий на свист ветра вздох, принялась с аппетитом жевать сено.

— Ну-у. А ты… пшел за мной, — грозно сказал Потапов. — Уж я тебе покажу, как баловать.

Он взял Петьку за ухо и провел его сквозь строй любопытных.

Марья закрыла дверь и, вытирая слезы на взволнованном и покрасневшем лице, отвечала на расспросы баб.

Бабы разахались. Но высокий чернобородый снова цыкнул на них:

— Цыц, дуры! Чего раскудахтались? Он, может, хотел сделать как лучше. Говорил нам заезжий ветринар, чтоб такие кормушки делать. У меня так оно и сделано.

Марья удивленно взглянула на него.

— И не за что его бить, — продолжал чернобородый: — расспросить его надо — как и что. Ты б мужику своему сказала.

— Ребята у нас ноне пошли, — сказала одна из баб: — до всего доходчивы.

— Ему скажешь, — махнула рукой Марья. — Он послушает, как же.

После слов чернобородого, хозяйственного и дельного мужика, которого уважала вся деревня, настроение резко изменилось в пользу Петьки.

— Может, и хорошо надумал Петька сделать, — говорила сама себе Марья, направляясь к избе: — только получит он за это… Ох, как получит!

Митькина мать в воскресенье, надев свою лучшую юбку и платочек в больших красных цветах, ушла к соседке, наказав Митьке хорошенько смотреть за сестрами.

Митька, усадив всю тройку на дворе, там, где было больше травы, пошел к плетню и стал выглядывать Петьку.

Проходившие мимо мальчишки звали его поиграть в городки, но он только отмахивался: не до вас, мол, дела есть.

Петька не заставил себя долго ждать. Чисто вымытый и принаряженный, он показался из-за угла.

Не обращая внимания на копошившихся в траве девчонок, оба мальчика прошли в избу, вынесли оттуда корыто и наполнили его водой.

Потом Петька вынул из-за пазухи две лошадиные скребницы, а Митька притащил из сеней лопату.

Засучив штаны, они прошли в хлев, где в куче навоза блаженно развалилась черная, вся облепленная застывшими корочками грязи свинья и рядом с ней четверо поросят. У тех розовая кожа местами проглядывала сквозь грязные пласты.

Петька, упершись руками и ногами в грузную тушу, попытался сдвинуть ее с места.

Свинья угрожающе захрюкала, приподняла морду, пошевелила розовым пятачком и снова разлеглась в навозе.

— Придется из-под нее выгребать, — сказал Митька. — Там у забора еще одна лопата. Да захвати ведро.

Петька принес ведро и лопату, и оба принялись выгребать из-под свиньи навозную кучу.

Куски навоза и вонючая жидкость летели во все стороны и покрывали воскресные рубашки и чистые лица мальчиков.

Свинья подняла отчаянный крик, а когда лопаты бесцеремонно заерзали об ее бока, встала и переваливаясь пошла из хлева. Поросята, повизгивая, побежали за ней, стараясь не отставать от ее теплых боков.

Свинья подошла к яблоне, потыкала мордой в землю и, найдя что-то подходящее, с треском разгрызла его. Потом разлеглась под деревом, а поросята, как подушечки, поместились между ее ногами.

Ведро наполнялось быстро. Мальчики относили его к огороду и там сваливали навоз в одну большую кучу.

Кое-как хлев был вычищен, но лица мальчиков, их платья и волосы были покрыты грязью.

Надо было спешить и, посмеявшись над своим видом, они принялись за самое главное.

Петька отважно подошел к свинье и, вытащив одного поросенка, отнес его к корыту.

Митька взял скребницу. Поросенок, коснувшись холодной воды, отчаянно завизжал, а свинья, угрожающе хрюкнув, встала и подошла к корыту.

Петька держал поросенка за все четыре копытца, а Митька возил мокрой скребницей по его телу.

Поросенок визжал так, как будто его резали, свинья хрюкала и толкалась мордой о корыто и о Петькины ноги.

Девчонки, увлеченные происходившим, сначала храбро подошли к мальчикам, но затем, испугавшись, отчаянно заревели.