Анатолий Мошковский - Один на один

Но все-таки Федька кинул вдогонку:

— Куда убегаешь? Потише, потише… Вот люди пройдут…

— Подонок! — бросил через плечо Сева, бросил так спокойно и просто, точно всегда был уверен, что Федька подонок.

И Федька решил: он не выпустит его живым, он отлупит его, исколотит так, как никогда не колотил. Так, что эта его хромоногая мать и лощеный гусь-отец не узнают своего сынка. Уж на этот раз он покажет ему! Видно, раньше мало бил. Мало. А человек — он такой: чем больше боится, тем сговорчивее и послушней.

Но Федька был осмотрителен. То и дело оглядывался: нет ли поблизости милиции. И вдруг он понял, Севка уходит из его рук: сейчас появится дом Олега, и он ничего не сделает с Севкой — вокруг люди…

— Зайдем во двор, — сказал Федька, — там никто не помешает.

— Иди, если тебе надо.

— Трусишь! — прошипел Федька. — Боишься!

Севка вдруг повернулся к нему и засмеялся в лицо:

— Тебя-то? Слизняка!

Прямой короткий удар в лицо откинул Федькину голову назад, даже зубы клацнули. Федька взвыл, лицо его туго наполнилось кровью. Миг — и он понял, что случилось. Еще миг — и он хотел броситься на Севку, но внутри все кричало: Федька, не лезь на рожон, Федька, осмотрись!

То спереди, то сзади появлялись люди.

У Олегова дома Севка сбавил шаг. Но что мог сделать Федька? Что он мог сделать, если на улице был светлый день и вокруг люди! Особенно здесь, на большой улице, куда они скоро вышли.

Севка пошел к подъезду.

— Иди-иди, повеселись! — процедил Федька, трогая горящее от боли лицо. — Я буду ждать. Я с места не сойду, пока не расквитаюсь с тобой… С грязью смешаю!

Севка вошел в подъезд. Федька подпер столб, вздохнул и полез в карман за сигаретой. Ему было не по себе: дождался, достукался! А все почему? Жалел. Хоть бы раз стукнул по-настоящему… «Ну хорошо ж, погоди ты у меня!»

Вдруг он сообразил: Севка не такой дурак, чтобы выйти из дому одному. Он выйдет с Мишкой Лопатиным или с Вадимом — с этим шутки плохи: насует по первое число; или с Петькой — этот не то чтобы силен, да у них большая семья и защитников потом найдется хоть отбавляй… Или…

Да мало ли с кем он может выйти из дому!

Надо сбегать за приятелями — втроем-вчетвером они справятся с ними. Севку давно не колотили, обнаглел. Таким нужно постоянно ставить синяки, и все будет в порядке…

…Вечер у Олега был в разгаре. Собралось, наверно, полкласса. Поводом для встречи была покупка нового магнитофона — «мага», как выражался Олег, его «ходовые» испытания — «обкатка». В комнате, где стоял «маг», не умолкали говор и хохот. Но громче всех хохотал Сева, и никто не понимал почему. Никто, даже сам он — не вполне. А это, наверно, было оттого, что час назад он впервые в жизни ударил человека. Ударил в лицо. В лицо, которое существует не для того, чтобы в него врезался кулак. Никто не знал, что против Олегова дома, покуривая, толчется стайка мальчишек и ждет его, Севу.

Может, он боится? Нет… Прошло то время… Да и раньше, если быть точным, он не боялся Федьки. Только удивлялся ему и старался убедить, уговорить его стать другим — ведь все рождаются хорошими! — и совсем не собирался сжимать пальцы в кулаки, чтобы врезать их туда, где нос, глаза, рот.

Но выхода не было. И Сева был рад. Был очень рад, и в этой радости было что-то от нервного возбуждения, но совсем немножко, чуть-чуть. Как он залепил ему! Как хорошо было видеть ошеломленное его лицо.

Сева хохотал громче всех, носился дикими прыжками и ни с того ни с сего вдруг стал бороться с Петькой Топорковым и в два счета положил его на лопатки на паркете. Он всегда знал, что не слаб — запросто таскал с рынка пудовые мешки с картошкой, — но кто же думал, что он просто силен? Наверно, и Вадим, их спортивный вождь, взял бы его в хоккейную команду, если бы кое-что знал.

Думает, если у тебя в плечах не косая сажень, так ты уж не способен ни на что… Да, из него не выпирают мышцы, и грудь не колесом… Ну и что с того? Зато он ловок и быстр.

Веселье продолжалось. Ну и смеху же было, когда Олег запустил пленку с записью коротких речей каждого!

Пленка открывалась его предисловием — он излагал цели этой записи: каждый должен сказать что-то самое важное для себя, и потом, ровно через десять лет, окончив институты, академии и техникумы, вернувшись сюда от станков, лабораторий и пультов управления ядерных подводных лодок, из рудников и геологических экспедиций — не дай бог, из тюрем и пивных! — они снова скажут все поочередно о своей мечте, запишут и запустят старую пленку. И сразу станет ясно, кто кем был и кем стал… Историческая запись!

Кончил свою речь он так:

— От имени спортсекции Дворца культуры горняков и своего папы (ее отец был директором дворца) слово имеет спортивная звезда Северска Ирина Семенкина!

Ира со смехом прорвалась к микрофону и, потряхивая золотистыми локонами, сверкая раскрасневшимися щеками, с отчаянным блеском серых глаз прокричала:

— Главное, что нужно в жизни, — энергия, воля и преданность в дружбе… Верно ведь? Я хочу, чтобы мы никогда не были кислыми, мелкими и слабыми, чтобы мы любили ветер, солнце и большую-большую дружбу…

Сева покосился на Вадима. Тот сидел в углу, крупный, большелицый, коротко подстриженный — вот у кого плечи-то! — и угрюмо смотрел на цветную керамику на стене. «Вот для кого она все это говорит, — подумал Сева, — а он по-прежнему плохо ее слушает…»

Кончила говорить Ира, и пленка опять донесла четкий голос Олега:

— А теперь слово имеет Мишка Лопатин… Прошу, Михаил.

— Ну чего вам? — неторопливо начал Мишка. — Нечего говорить, все ясно. Подам в наш техникум, стану мастером, ну, а дальше по батиным стопам — в рудник…

— Может, даже бригада отца будет под твоим начальством? — задал вопрос Олег.

— Вполне возможно, — охотно согласился Лопатин и умолк.

— А что нам скажет Боря Орехов? — спросил Олег. — Тоже пойдешь по отцовской линии — на обогатительную фабрику флотатором?

— Нет, он будет дробильщиком, — сказал Пирожков и застучал ключом по микрофону, изображая грохот дробильного цеха, и все почему-то засмеялись.

— Бросьте вы, — вмешался Мишка, — у него рост космонавта, и поэтому…

— …он первый высадится на Венере! — докончила фразу Ира, и от смеха у потолка закачалась люстра.

— И высажусь! — крикнул Боря. Это была самая короткая речь перед микрофоном «мага».

Говорили все. Хоть по три-четыре слова, но все. Это уже был фонодокумент, это уже «глаголила сама эпоха», как заявил Олег, одарив всех присутствующих улыбкой и двумя добрейшими ямками круглого лица.

Бежала пленка, донося хохот, реплики, скрип стульев, уговоры выступить — Олег по «рассеянности» забыл выключить «маг». Вот пропел петухом Петька, прококал, как курица, промяукал, проквакал — ни одного человеческого звука не было в его выступлении.