Андрей Упит - Пареньки села Замшелого

Медведь стал рычать лучше и громче. И тут же к нему заспешил народ. Первыми прибежали сам староста Букис со старостихой, которая приволокла с собою сенник. Староста безопасности ради укрывался за этой ношей и еще издали махал рукой.

— Андр, крепче его держи! — кричал Букис. — Он, поди, кусается?

Медведь страшно затряс головой, а поводырь туже натянул повод.

— Близко не лезь! Как хватит лапой. — косточек не соберешь! — Паренек потрепал Медведя за уши. — Миша! Мишенька!

Но старостиха уже совала свой сенник поближе:

— Мне первой! За каравай хлеба! Ко мне сон нейдет, целые ночи глаз не смыкаю.

Медведь сперва обнюхал сенник, потом перевернул и стал трясти передними лапами.

— Миша! Мишенька! — задабривал его Андр.

Тут Медведь что-то шепнул поводырю на ухо.

— Ой! — вскрикнула старостиха. — Так он еще и говорить умеет? Что он сказал? Пускай мне самой скажет.

Андр важно стал возле своего Медведя:

— Да тебе все равно не понять. Он только по-цыгански умеет. А?.. Да, да, Мишенька… Слышишь, матушка Букис? Медведь велит тебе выкинуть из сенника овсяную полову да набить его свежей ржаной соломой.

Старостиха всплеснула руками в теплых варежках:

— Ой, батюшки! Да как же я по сугробам до стога доберусь?

— Парнишки тропу пророют, девчонки снег разгребут, — объявил Андр, будто он тут был за старосту.

— Да ведь солома-то смерзлась, слежалась! Как же мне ее надергать? — причитала старостиха.

— Три платка — скинь! Полушубок — скинь! Варежки — скинь!

— Да я же озябну!

Букстынь, посмеиваясь, подошел к поводырю, который исполнял также роль толмача, и хлопнул старостиху по спине:

— Поворочайтесь, госпожа Букис, погнитесь!

— Да ведь как же тяжело будет!..

Медведь свирепо рыкнул, Андр, дернув за повод, погрозил варежкой:

— «Зато вечерком будет легко», — говорит Медведь. Как завалишься, так и уснешь мертвым сном, будто обухом по голове хватили!

Недовольная старостиха сгребла свой сенник:

— Дурень этот Медведь! Знала бы — не ходила.

Тут появился перед тем куда-то исчезнувший Букис и прикатил свой пивной чан.

Опасливо обойдя страшного зверя, староста шепотом спросил у Андра:

— Ну, что он говорит? Что велит тебе?

— Мне-то ничего, а вот тебе, — ответил Андр, — велит идти на речку, прорубь рубить.

— Ну-ну-ну! — встревожился Букис. — Да разве же я могу? По насту не пройти, что ни шаг — по шею в сугроб проваливаюсь.

— Парнишки тропку пророют! — весело вскричал Андр.

— Девчонки снег отгребут, — поддержал Букстынь. — А тебе, папаша Букис, только взять коромысло да полную бочку воды натаскать. Что потребно на пиво — то для себя, что останется — то для других.

Букис со страху ухватился за край чана:

— Ну-ну! Для других… Как это для других, коли мне самому надобно? Да где ж мне осилить, коли у меня одышка?

— А ты поменьше сала ешь, вот и осилишь, — наставительно поучал Букстынь.

Староста чуть было не расплакался?

— А как пиво сварится, в чан крысы прыгают…

— Запряги лошадь да всю мусорную кучу вместе с крысами отвези на паровое поле, — приказал Андр, присунув ухо к медвежьей морде.

— Да я же такой толстый! — хныкал Букис. — Как же мне нагибаться? Как воз навалить?

— Парнишки навалят, — отозвался Андр.

— Девчонки примнут! — эхом повторил Букстынь.

— Матушка, видать, конец мой пришел… — простонал Букис и оглянулся, отыскивая свою заступницу, но той давно и след простыл.

Тут Медведь до того грозно рыкнул, что староста быстрехонько покатил свой чан обратно, то и дело с опаской оглядываясь.

А навстречу ему ко двору Ципслихи длинной вереницей тянулись замшельцы. Первой подскочила Плаукиха; при виде Медведя она так и села на снег, а когда зверь сердито заворчал, вскинула руки и завизжала:

— Ну-ну! Не тронь! Мишенька, ах ты миленький, ах ты хорошенький!

Андр похлопал Медведя по плечу:

— Не сердись, Мишка! Это не та, эту не ешь… Ну, Плаукиха, подымайся, выкладывай, какая у тебя беда.

Плаукиха, с трудом поднявшись на ноги, затянула свою старую песню:

— Не у меня, а у моей Мице: третью зиму чесотка. Не знаю, что и делать с дитятком. По ночам руки полотенцем связываю, а то глаза себе повыцарапает.

Она подсунула к Медведю целую охапку веников, но тот мигом расшвырял их и так гневно взревел, что Плаукиха опять чуть не плюхнулась в сугроб.

— Чего это он расшвырял мои веники? — шепотом спросила она у Андра. — Чем же я Мице в субботу парить буду?

Поводырь сперва снесся со своим подопечным, а потом возвестил, точно пастор с кафедры:

— Оттого он твои веники расшвырял, что, говорит, бани по субботам мало. Каждый день мыть надо, поутру и вечером. Нагрей воды, отцеди щелоку, и пускай этой водой два раза на дню обмывается, тогда все пройдет.

Тут у Плаукихи вдруг взялась такая прыть, будто она перед тем и страху не ведала. Она сгребла свои веники и воинственно, выпятила грудь:

— Чем это я воду согрею? Откуда они у меня, дрова-то, возьмутся?

— Парнишки нарубят! — Букстынь даже подскочил от восторга, отдавив Медведю лапу, за что могучий зверь дал ему здорового пинка в бок.

— А на чем я их из лесу привезу? — не унималась Плаукиха. — Нету у меня ни санок, ни сапог, не в чем по сугробам лазить.

— Девчонки привезут! — И Андр стукнул себя в грудь так, будто он был над девчонками главный на селе управитель.

Тут, грузно переваливаясь, во двор вплыла Таукиха. По всему заметно было, что она не так боится Медведя, как предыдущие жалобщики, хотя при ее появлении зверь заревел и впрямь по-медвежьи.

— Ах, значит, вот он каков? — спросила она. — А прок от него есть? Чего он говорит? В моем хлеву у кормушки уже побывал?

— Кто раньше приходит, тому раньше и говорит! — ответил ей Андр с важностью, какая и подобала в его роли. — Сказывай, какая у тебя беда.

— Телята не пьют, — затараторила Таукиха, будто наизусть вызубрила, — у коров в корыте что ни день пойло скисает…

Медведь заревел. Андр слушал его, склонив голову.

— Оттого, что по неделе воду не меняешь. Каждое утро чтоб свежей наливала.

— Ишь, умник выискался! — ехидничала Таукиха. — Откуда наливать, коли колодец сухой?

— Букис принесет воды, — объявил Андр таким голосом, что лучше и не перечить. Медведь подтвердил свое решение подобающим случаю ревом.

— А коли у меня свиньи поросят давят! — все не унималась Таукиха.

— Потому что у тебя закут мокрый. Надобно почаще подстилку менять. Парнишки сарай откроют, девчонки помогут соломы натаскать. Увидишь, все двенадцать поросят летом будут у тебя на парах пастись.

Не слишком-то довольная, Таукиха, переваливаясь, отошла в сторонку, потому что на смену ей прибежали Вирпулиха и пряха.

Медведь хоть для виду и пошвырял задними лапами снег, а все же зарычал довольно добродушно, и поводырь без труда успокоил его. С верхушки сугроба сполз к ним и Букстынь.