Станислав Рудольф - Птицы меня не обгонят

«В витрине книжного магазина я видел большой атлас животных, цена восемьдесят крон. Целая куча денег. Но в атласе, наверное, собраны все животные, какие только существуют на свете. И африканские. А также змеи.

Змей я не боюсь. Ужа преспокойненько беру в руки. Змею… змею я в руки не брал. Вот если б у нас водились анаконды! Длина — двенадцать метров! И такие толщенные, руками не обхватишь. Я бы и анаконду не побоялся.

Да, но только атлас стоит восемьдесят крон! Приличная сумма!»

На переменке Петер развлекался тем, что поджигал у девчонок промокашки. Он прогуливался между партами и, если на парте лежала тетрадка, отыскивал в ней промокашку, щелкал зажигалкой и неудержимо радовался пламени, которое бедная девчонка спешила погасить.

Милану зажигалка показалась знакомой.

Он окликнул Петера и, когда тот подошел к его парте, спросил:

— Где взял зажигалку?

— Купил…

Милан усмехнулся:

— Я знаю — у Лупоглазого…

— Как ты догадался? — изумился Петер.

— Мне он ее тоже подсовывал. Сколько ты ему дал?

Петер щелкнул зажигалкой.

— Десять. Дороговато, а? Но она того стоит.

— А что, если Лупоглазый ее стащил? — недоверчиво сказал Милан.

— Я ее купил! — возразил Петер, но поспешил засунуть зажигалку в карман.

Милан ухмыльнулся:

— Почему же тогда прячешь? Мы же не отнимаем.

— Теперь купи сигареты и будешь совсем взрослым мужиком! — посоветовал ему Славечек.

Петер надулся и уселся за свою парту.

— А зажигалка и вправду хороша! — признал Славечек и достал из портфеля учебник истории. — Как ты думаешь, наша Бабуля меня сегодня засыплет?

— Я не пророк Магомет! — огрызнулся Милан.

Славечек поднял взгляд к потолку:

— Да будет на то воля аллаха!

А Бабуля уже, словно яхта в гавань, вплывала в девятый «Б».

«Какие горести могут быть у морской свинки? За ней захлопнулись двери школы, и ей ни до чего дела нет. Лежит себе в коробке и ждет, пока я ее приласкаю, или, когда никого дома нету, вылезает и прогуливается по кухне. У морской свинки, наверное, вообще нет никаких забот. Ей куда лучше, чем мне. Но свинка не может нарисовать картину и не умеет говорить, хотя говорить, может быть, и умеет, только я не понимаю ее языка.

Мой Пузырек наверняка знает, что есть на свете кто-то, кто его любит. Хоть один-единственный человек…

Иногда мне кажется, что вокруг меня жуткая пустота, море непонимания. Но где-то вдали, я чувствую, есть и мой островок…

Я хотел бы найти в себе достаточно смелости и назвать его вслух: Вендула ».

В полдень захрипело школьное радио и среди прочих сообщений назвало фамилию Милана. Его вызывал к себе директор.

— Что стряслось? — спрашивали ребята.

— Ничего, — успокаивал он их.

У дверей директорского кабинета Милан нагнулся и попытался через замочную скважину определить, что его ждет. Это ему не удалось. Тогда, набрав в легкие побольше воздуха, Милан нажал на ручку.

— Здравствуйте, — сказал Милан и одним взглядом сразу оценил обстановку: мама, Божья коровка, директор.

— Садись, Мразек! — предложил директор, хлопая ладонью по столу в поисках очков.

Милан опустился на свободный стул и принялся разглядывать стены кабинета. Над рабочим столом директора висела большая картина: «Подсолнечники».

Каждый раз, как Милан приходил сюда, взгляд его останавливался на этих подсолнечниках. Он не смог бы объяснить, чем они так его привлекали. Может быть, тусклым оранжевым цветом?

Директор начал говорить о том, что Мразек учится уже в девятом классе и ему, должно быть, известно, что он должен сейчас решить, куда пойти учиться после окончания девятилетки.

— Я же вам говорю, товарищ директор, — ответила вместо Милана мама, — мы хотим, чтобы сын поступил в химический техникум. Учится он хорошо, голова на месте, было бы жалко, если б…

— Но я не хочу… — перебил ее Милан.

Какая невоспитанность!

Тогда в разговор вмешалась Божья коровка:

— Но, пани Мразкова, у Милана по химии тройка, вы не можете этого не знать!

Мама улыбнулась и заявила, что знает, и очень даже хорошо знает.

— Если он может получать пятерки по математике, а по другим предметам только пятерки и четверки, почему же ему не дается химия? — добавила она. — Чтоб вам было ясно, да потому, что он просто не хочет. Он упрям, не так ли? — Мама наклонилась к Милану и легонько стукнула его по голове.

— Вы уверены, пани Мразкова, что поступаете правильно?

— Что вы хотите этим сказать?

— У Милана душа лежит к иному. Он любит животных, понимает их, ему с ними хорошо…

— Мальчик в пятнадцать лет еще не может сам решать свою судьбу.

— В химический техникум могут пойти другие ребята, но не ваш Милан. Поймите это! — Учительница нервно терла лоб.

Милан заметил, что разговор ее утомляет. Но мать не уступала:

— У меня двое детей…

Тут Милан многозначительно вздохнул, ибо знал, что последует за этим словами. Все посмотрели на него, но мать это не смутило.

— …двое детей, — повторила она. — И я хочу, чтоб они твердо стояли на ногах. Лилина подает в театральное. Сами понимаете, сколько хлопот. Если бы не знакомства… как говорится… А сын чтоб всю жизнь маялся где-то в захолустье только потому, что в пятнадцать лет забил себе голову ерундой? Я не хочу дожить до этого. Когда-нибудь он сам попрекнет нас, что мы не настояли на своем.

— На экзаменах в техникум будет большой конкурс, — предостерегал ее директор. — Что вы будете делать, если Милан провалится?

Мать, видимо, все обдумала заранее и спокойно ответила:

— Год отработает на химическом заводе учеником, а потом будет снова сдавать.

— Вы погубите Милана, пани Мразкова! — резко ответила ей Божья коровка.

Мать заерзала на своем стуле.

— Послушайте, что я вам скажу! Когда у вас будут свои дети, вы станете по-другому смотреть на вещи. Милан наш сын, и решать за него будем мы!

— В таком случае не рассчитывайте, что школа даст ему рекомендацию… Что вы скажете, товарищ директор?

Директор поигрывал очками. Он начал издалека, стал говорить о проблемах молодежи вообще и так далее, и Милан понял, что директор не хочет поддерживать Божью коровку.

Мать победоносно взглянула на учительницу.

— Мне можно идти? — спросил Милан; он чувствовал несправедливость, жалел Божью коровку, как жалел бы жертву кораблекрушения на одиноком плоту, которой никто не может помочь.

— Ступай, Мразек! — закартавил директор.

Мать, прежде чем Милан успел подняться, стала поправлять ему воротник рубашки.

— Не срами нас, — заметила она многозначительно.

— Мама, оставь меня, пожалуйста. — Милан сопротивлялся и отталкивал ее руку. — До свиданья! — крикнул он и так хлопнул дверьми, что по коридору пошел гул, словно выстрелила пушка. — Ой, извините, я случайно, — сказал он извиняющимся тоном, сунув нос обратно в кабинет.