Владимир Кобликов - Берестяга

— Эгей-ей! Я вас!..

— Ты чего? — слышит Прохор голос Скирлы и открывает глаза. — Чего ты, Прошка, на лошадей кричишь? Они и так ходко бегут.

Берестяга молчит и, зябко ежась со сна, «зарывается» в тулуп… Скрипят полозья… За санями гонится темнота… Хрупкий воздух застревает льдинками в ноздрях… Прошке хочется снова заснуть, чтобы увидеть Таню.

В темноте еле различаются сторожка, сараи, стог под навесом.

— Прикажи, Прохор, чтобы лошадей накрыли попонками, — совсем тихо говорит Скирлы.

— Ребя! — громко обращается ко всем Берестяга. Голос у него срывается: он в первый раз приказывает. — Ребя, лошадей не забудьте попонками укрыть!

И тут же приказ его выполнен.

Охотники стали разминаться: толкались, прыгали, хлопали себя по бокам.

Матвей-лесник, узнав своего давнишнего друга Скирлы, поспешно открыл ему и впустил в сторожку.

Матвей привык ничему не удивляться. А тут не мог скрыть любопытства:

— Что за армия с тобою приехала, Скирлынушка?

— Охотники… Волков в Аюках обкладывать будем.

— Слава богу. Житья от них нету… Я-то привычен. А ребятишки и бабоньки от дома шагу сделать боятся… Гончара моего Валдая помнишь?

— Помню.

— Не уберег. Днем почти около дома взяли вороги… Веришь, плакал по собаке.

— Чего же не верить-то. Заплачешь. Золотой пес был.

— Откуда столько охотников набралось?

— Ученики из Ягодновской школы… Пойдешь с нами-то, Матвей?

— Как же мне не ходить. Ты за главного?

— Не. Берестняков.

— Игнат?

— Не.

— Какой же тогда? Или кто с войны вернулся?

— Прохор.

— Прохор? Это какой же Прохор?.. Это мальчонка-то?

— Такой мальчонка двух мужиков-охотников стоит. Вот поднатореет, и нас с тобою за пояс заткнет… Конечно же, нам с тобой управлять охотой придется, но делать это надо тонко, чтобы никто того не заметил, а пуще всего сам Берестняков.

— Все будет, как надо быть. — Матвей покачал головой. — Придумает же!.. А если помозговать, твоя, Скирлы, правда: и в охоте, как в любом-ат ремесле и умельстве, после себя продолжателей оставлять надо…

Лошадей поставили в просторный холодный сарай, задали им сена. Николая Николаевича Симакова, как он ни упирался и ни отнекивался, старики оставили в сторожке под предлогом, что нужно следить, как будут бабоньки еду на всю артель варить…

Чуть темнота таять стала, как охотники стали на лыжи и цепочкой пошли к Аюковому урочищу. В маскхалатах, с ружьями за плечами, они сейчас уже напоминали не партизан, а бойцов-лыжников, совершающих дерзкую вылазку в тыл к фашистам.

Во главе всех проводником шел Матвей-лесник. За Матвеем — Прохор. Замыкающим в отряде был дед Скирлы. Только он шел с палками. Походка у него была необычная: старик словно топтался, выпрямившись, на месте и растирал снег лыжами…

Таня ждала Прохора до позднего вечера. Но Прохор так и не пришел. Настроение у Тани испортилось. Ей хотелось узнать, что нового в школе, как встретили Берестнякова в классе. А кроме всего, ей просто хотелось видеть Прохора. С ним Тане становилось очень спокойно и как-то необычно.

У Тани всегда было много приятелей, но еще никогда и ни к кому у нее не возникало таких чувств, как к Прохору. Ей хотелось делать для него что-то хорошее, необыкновенное. Странно, но ему Таня с удовольствием бы дарила свои любимые цветы.

Она уже не раз думала о том, что с радостью познакомила бы Прохора с отцом. И ей даже рисовались картины, как она, папка и Проша живут в палатке на берегу Оки.

— А мне Проша нравится… — однажды ночью призналась Таня Наталье Александровне. Призналась и расплакалась.

— Ну что ты, дурачок мой маленький. Разве от этого плачут?.. Проша хороший мальчик. Мне он нравится. — Наталья Александровна стала гладить худенькие плечи дочери, а сама задумалась: ведь дети чаще всего заставляют родителей думать о том, что совсем не за горами их поджидает обидная и несправедливая старость.

…Таня чутко прислушивалась к шагам за окном. Каждый раз, когда открывалась со скрипом дверь в сени, сердце девочки сжималось от сладкой тревоги… Нет, опять Марьюшка… А это пришла соседка посудачить…

Стемнело. В хате стало тихо. «Теперь Прохор не придет», — подумала девочка. И почему-то ей стало жаль себя. И сами собой потекли слезы.

В это время Марьюшка и спросила, не зажечь ли лампу. Таня ничего ей не ответила.

— Заснула, — ласково прошептала Марьюшка и бесшумно вышла.

Что бы с человеком было, если бы природа не подарила ему верного утешителя — сон… Таня лежала, смотрела, смотрела на темноту и заснула.

Проснулась она оттого, что в сенях опять хлопнула дверь. Пришла из школы мама.

— Как себя чувствуешь, дочка?

— Хорошо, мамочка.

— Хорошо? А почему голосок кисленький?

— Не знаю.

— Слышала новость?

— Какую новость?

— Охотники отправляются истреблять волков.

— Марьюшка что-то говорила.

— Проша к тебе не забегал?

— Нет.

— Хотя чего же я спрашиваю? Ему сегодня, наверное, и присесть было некогда. Ведь его, Танюша, главнокомандующим над всеми охотниками назначили.

Так вот почему он не пришел. Таня чувствовала, что ей легче дышится. Она вдруг и громко засмеялась.

— Что с тобою? — удивилась Наталья Александровна.

— Смешно, мамочка, стало, когда представила Прохора в роли главнокомандующего.

Таня проснулась среди ночи. На душе тревожно. В голову лезли неприятные мысли. Девочке привиделась страшная картина. Лесная чаща. Метель. Прохор по пояс в снегу. Он прижался к стволу старой сосны. У него кончились патроны… На него медленно наступают волки. Он видит только их огромные силуэты и горящие круглые глаза… В Марьюшкином доме тепло и тихо. Только иногда спросонья квохчут куры, которых хозяйка от морозов держит под печкой, и во сне тяжело вздыхает сама Марьюшка. И снова тишина. Тишина, а Таня слышит завывание озверевшей метели и голодное волчье клацанье. Таня даже слышит, как стучит Прошино сердце, — громко и часто-часто. И сердце девочки стучит громко и часто-часто…

Когда у человека бессонница, время тянется утомительно долго. Таня ждала рассвета, а он не торопился. Хотелось разбудить маму, но Таня знала, что она очень устала, отработав две смены.

Под утро Таня заснула тревожным глубоким сном. Ее и во сне мучали кошмары, она металась, бредила.

Наталья Александровна с тревогой смотрела на дочь. Сердце у нее холодело при мысли, что у Тани начался новый приступ болезни.

И только Таня открыла глаза, как Наталья Александровна тут же прикоснулась ладонью ко лбу дочери.

— Как ты себя чувствуешь, милая?