Нина Артюхова - Светлана

— Обещаю.

— Как ты можешь обещать, когда не знаешь, о чем я хотел тебя просить?

— Я уже догадалась.

— Ну, скажи, если такая догадливая.

— Вы хотели просить, чтобы если мне нужны будут… ну, эти самые деньги… так чтобы я вам об этом сказала. Да? Хорошо, скажу… Так прямо и напишу: «Костя, мне нужны лишние чулки… шелковые!» Обещаю. Теперь не сердитесь?.. Костя, ведь у меня есть шелковые чулки, я их надевала, когда вы приезжали зимой, а вы и не заметили!

Мир был восстановлен. Светлана сказала первое, что пришло в голову, просто чтобы переменить тему:

— Неловко вышло, я не успела вчера попрощаться с Александрой Павловной, хотя, может быть, ее и дома не было…

— Не знаю, я к ним не заходил.

Не заходил, но пошел именно в ту сторону и порядочно долго пробыл там. Значит, просто походил около Надиного дома. Может быть, в беседке посидел… Что-то у них было связано с беседкой, судя по намекам Александры Павловны.

Светлана опять замолчала, смущенно и сочувственно. Напрасно сказала, не нужно было про Зиминых.

— Светлана, — вдруг сказал Костя (он сам не мог понять, как это вышло), — хочешь, я тебе покажу Надино последнее письмо? Я его еще весной получил.

Он протянул ей конверт, нетерпеливо разорванный сбоку, сложенный пополам и уже немного потертый на сгибе.

Светлана нерешительно вертела в руках конверт:

— Мне… можно прочесть?

— Ну да, я же говорю тебе.

Он встал и пошел к реке, облокотился о каменные перила.

Сейчас она прочла письмо до половины… Теперь, должно быть, перевернула страницу… А теперь второй раз перечитывает…

Светлана перечитывала второй раз.

«Костя, тебя удивит мое длинное письмо. За последние годы мы привыкли уже писать друг другу коротенькие — не обижайся! — какие-то официально-родственные письма.

Я начну с самого трудного, но очень тебя прошу: прочти все до конца, потому что мне хочется, чтобы ты понял.

Костя, я выхожу замуж за Алешу Бочкарева. Я люблю его давно, а он меня полюбил еще раньше. Но ведь тебя я тоже любила и люблю, не думай, что мне было легко. Я долго не могла понять, как же это случилось. Я думала всегда, что если любовь настоящая, она бывает в жизни только раз, по крайней мере я думала, что у меня так будет. Так оно и есть: настоящая любовь у меня только одна, а то, что было у нас с тобой, еще не настоящее. Нас связывала детская дружба, я любила тебя как брата, а принимала это за другое чувство. Может быть, я поняла бы раньше свою ошибку, если бы не война, если бы мы не разлучились надолго».

Прямое, честное письмо. И даже ласковое. Надя старается смягчить… Она совсем не такая, как думалось про нее.

«Костя, милый, мне кажется, для каждой девушки наступает время, когда ее сверстники начинают казаться ей недостаточно взрослыми.

Я почувствовала это в сорок пятом году, когда ты приезжал летом. Ты не понял тогда, тебе показалось, что я смотрю на тебя свысока, потому что я студентка, а у тебя был такой большой перерыв в ученье. Может быть, и какие-нибудь мамины неосторожные слова тоже добавили тебе огорчения…»

Можно не сомневаться, Александра Павловна сумела добавить!..

«Как раз летом сорок пятого года я начала понимать, что ко мне пришло настоящее, что я люблю Алексея. Но любит ли он меня, я не знала, он относился ко мне по-товарищески, никогда за мной не ухаживал, как говорится. Он знал, что у меня «жених» на фронте. Костя, не обижайся, что я ставлю слово «жених» в кавычках — ведь мы были совсем детьми, когда оно было произнесено в первый раз».

Должно быть, она поняла, что любит Алешу, именно в тот день, когда Костя уезжал на Дальний Восток. Она сидела на окне и думала… И вдруг такая взрослая-взрослая стала. Она сказала: «Глупая девочка! Вот если я поеду провожать Костю, это будет действительно нехорошо!»

Ведь он-то принял бы все по-прежнему, а она уже не та!

Надя не знала, что он опять на фронт. Когда узнала, приехала сразу. Потому что, когда человек уезжает на фронт, нужно, чтобы у него было спокойно на душе. Может быть, Алеша тогда что-нибудь резкое сказал — первый раз в жизни! Ведь он-то думал, что они просто поссорились, что это каприз.

А потом он видел, как Костя целовал ее на платформе… и Надя знала, что он видит. Так и осталось у нее с Костей как будто все по-прежнему. А Алеше Надя не могла простить, что он сам заставил ее приехать…

«Когда мы кончали институт, Алексей просил — я случайно узнала об этом, — чтобы его не посылали туда, куда посылают нас, всей группой».

Александра Павловна рассказывала. Даже она заметила, как это обидело Надю…

«Больше года мы не видели друг друга, да и перед этим были как чужие. А потом я почувствовала, что больше так жить не могу, и написала ему. Теперь он переводится к нам на завод.

Костя, милый, я не знаю, рассердишься ты на меня, обидишься или огорчишься, но, когда к тебе придет «настоящее» — ты поймешь».

Рассердился? Обиделся? Или… огорчился?

«Алексей тоже хочет тебе написать.

Надя»

Костя постоял еще с минуту не оборачиваясь. Сам не ожидал, что будет так волноваться. Ведь это отболело уже давно, а теперь заслонилось новой болью. Все было понятно и раньше, задолго до Надиного письма. Надино письмо было ножом хирурга, вынувшим осколок, засевший в ране. Операция проходила без наркоза, пришлось поскрипеть зубами… но рана стала заживать.

Почему же опять так колотится сердце? Неужели потому, что Надино письмо в руках у девочки, которая стала другом, близким человеком, сестрой?

Нечаянно разоткровенничался, и вот… Странная мысль вдруг пришла в голову. Костя подумал, что, если бы Светлане когда-нибудь потребовалось написать такое письмо, она бы вспомнила, что время весеннее, что письмо как раз перед экзаменами придет, и отложила бы операцию на несколько недель. Потому что Светлана… Впрочем, именно потому, что Светлана такая, было бы еще тяжелее бедняге, которому она напишет отказ. На мгновение Костя представил себя на месте предполагаемого адресата… и поспешил обернуться. Фу, приходят же в голову нелепые фантазии!

Письмо, уже аккуратно вложенное в конверт, лежало у Светланы на коленях.

Костя опять сел на скамью. Он ожидал каких-нибудь ласковых, сочувственных слов или негодующих по отношению к Наде. Кажется, ради этих слов и дал прочесть.

Светлана молчала очень долго, потом резко сказала:

— Она права!

— Ты так думаешь? — спросил Костя, задетый.

— Она права, — повторила девочка, — все это было у вас ненастоящее.

— У меня или у нее?

— И у нее и у вас. Если бы это было у вас настоящее, вы бы не стали письмо дочитывать до конца, а после первых же строчек… вот так! И вот еще так! И вот еще раз так!

Письмо спокойно осталось лежать у Светланы на коленях, но так выразительны были движения ее рук… Косте казалось, что он видит письмо разорванным вместе с конвертом пополам… и еще раз пополам… и на восемь частей… и на шестнадцать… и видит белые лепестки, разлетающиеся по ветру.