Мони Нильсон - Цацики и Рецина

— А дедушка… — продолжил Цацики. — Вот уж он удивится!

— Да вы ненормальные, — сказал парень и сплюнул.

— Почему? — спросил Пер Хаммар.

— Если бы ты мне такое сказал, я бы тебя прикончил, — рявкнул парень. — Понял?

— Понял, — ответил Цацики. — Ну а мне просто смешно.

— Сыграем? — спросил Пер Хаммар. — Кровные братья против насильников.

— Э, ты че! — взвился парень и толкнул Пера Хаммара.

— Да расслабься, я пошутил, — сказал Пер Хаммар. — Ты что, юмора не понимаешь?

— Твоего — не понимаю, — мрачно ответил парень.

— Ну, давай же! — крикнул Цацики и кинул мяч Перу Хаммару. — Кровные братья против всех.

Бабушка была вне себя от ярости. Она влетела в квартиру и примерно четверть часа отчитывала Мамашу. Мамаша несколько раз пыталась ее перебить, но безуспешно. Бабушке необходимо было выговориться. В конце концов она швырнула на кухонный стол газету.

— Как можно быть такой глупой! Неужели ты не понимаешь, что всех подвергаешь опасности! И Цацики, и Рецину, и маленькую дочку Шиповника. Как можно быть такой безответственной?

— Всё ровным счетом наоборот, — ответила Мамаша. — Впервые в жизни я повела себя, как взрослый и ответственный человек.

В вечерней газете была напечатана большая фотография Мамаши и Шиповника и длинное интервью, в котором они рассказывали, почему решили участвовать в антирасистском гала-концерте.

— Я пытался ее отговорить, — вставил Йоран. — Но вы же знаете, какая она. Никого никогда не слушает.

— Если все действительно так опасно, как вы говорите, то придется тебе меня защищать, — сказала Мамаша. — Ты же солдат.

— Не будь такой наивной! — прошипела бабушка.

— Папа, ну поддержи меня, — сказала Мамаша и обняла дедушку.

— Да, — отозвался наконец дедушка. — В идеальном демократическом обществе все должны иметь право высказывать свое мнение: и ты, и нацисты. Именно поэтому демократия — такая хрупкая система. Но я не уверен, считать ли тебя мужественной или просто дурочкой.

— Но я не могла поступить иначе, — возразила Мамаша. — Как вы не понимаете? Ради Цацики, ради Хесуса и Хассана. Как я буду смотреть Цацики в глаза, зная, что люди ненавидят его друзей, а я сижу сложа руки? Ему никогда не придется спрашивать у меня, почему я молчала. Так, как я спрашивала у вас, почему вы и ваши родители молчали во время Второй мировой войны.

— Это разные вещи, — сказал Мортен. — Ты что, не понимаешь, что люди устали от иммигрантов, которые приезжают сюда, живут на пособие и крадут мобильные телефоны.

— Кто бы говорил! Ты сам через месяц будешь иммигрантом, — парировала Мамаша.

— Фигня, — фыркнул Мортен. — Я же швед.

— Да, конечно, швед, который эмигрирует в Испанию.

— Но там живет моя мама, — защищался Мортен.

— А родители Хесуса и Хассана разве здесь не живут? Им тоже пришлось уехать из своей страны — точно так же, как твоей маме.

— Моя мама не беженка, — обиделся Мортен.

— Нет, беженка, — настаивала Мамаша. — Она бежала от своего мужа. А другие шведы бегут от налогов и от плохой погоды.

— Да, но… Они даже не пытаются стать шведами.

— А шведы на Канарских островах, по-твоему, пытаются стать испанцами?

— С тобой невозможно разговаривать, — недовольно ответил Мортен. — По-любому, это разные вещи.

— Ты считаешь? — спросила Мамаша.

— Иммигранты — такие же расисты, — сказал Мортен. — Они ненавидят нас так же сильно, как мы ненавидим их.

— Да, но тогда, значит, самое время положить всему этому конец, — заключила Мамаша. — А что до страхов, то я не столько боюсь нацистов или расистов, сколько, состарившись, ослепнуть и не разглядеть себя в зеркале.

Цацики никогда раньше не видел Мамашу напуганной. Но теперь она была именно такой. Напуганной, злой и грустной. На кухне у них сидели Шиповник, фокусница Элин, маленькая Венера и сэповцы. Сэповцы — это сотрудники СЭПО, тайной полиции. Цацики сильно разочаровался, увидев, что на вид они — никакие не тайные агенты, а совершенно обычные парни, вовсе не похожие на Джеймса Бонда. Цацики попробовал разглядеть, вооружены ли они, но никаких пистолетов не обнаружил.

Сегодня «Мамашиным мятежникам» прислали по почте письмо с угрозами и какашки. Мерзкие, вонючие человеческие какашки.

Цацики очень перепугался и заплакал. Мортен тоже. Теперь-то он больше не защищал расистов.

— Вот свиньи, — сказал Шиповник.

— Это очень распространенное явление, — объяснили сэповцы. — Вы даже не представляете себе, сколько людей постоянно получают угрозы только потому, что не боятся высказывать свое мнение. Полицейские, политики, журналисты и люди искусства, как вы. Кому-то приходится скрываться и жить под другим именем или даже бежать из Швеции. Но вряд ли в вашем случае дело зайдет так далеко.

Мамаша уставилась на сэповца.

— Вы серьезно хотите сказать, что я больше не смогу быть самой собой?

Парень кивнул.

— Но мне нравится быть Лоттой Юхансон, — ужаснулась Мамаша. — Я не смогу быть никем другим.

— Может, имя менять и не придется, — сказал сэповец. — Я просто говорю, что может произойти в худшем случае. Но я бы советовал на время переехать из этой квартиры. Хотя бы ради детей.

— Простите, это мы сейчас говорим о Швеции? — изумилась фокусница Элин. — О тихой, спокойной Швеции с красными домиками с белыми наличниками? Ушам своим не верю.

— На сколько? — спросила Мамаша.

— На лето, — ответил сэповец. — За это время, думаю, все утихнет.

Вот уже почти три недели Цацики жил у Пера Хаммара. Он не хотел пропустить последние занятия. И, конечно же, окончание школы. У Пера Хаммара он будет в безопасности — так сказали сэповцы. Но все же Цацики чувствовал себя не очень-то спокойно. По дороге в школу им то и дело мерещились подозрительные типы.

В каком-то смысле оно того стоило, считал Цацики, потому что вдруг ни с того ни с сего он стал героем. Никто в классе не был лично знаком с сэповцами, и никому не приходилось скрываться в подполье, как тайному агенту. Хотя подполье располагалось всего-навсего дома у Пера Хаммара на Санкт-Эриксгатан. Стоффе перестал быть лидером в классе. Теперь номером один стал Цацики.

Однажды мама Хесуса пришла в школу с большим букетом цветов.

— Передай своей маме, — попросила она. Букет почти завял к выходным, когда они с Йораном отправились на ваксхольмском пароме в шхеры, в деревню к дедушке. Сюда вместе с Рециной временно переехала Мамаша. Мортен жил дома у Стины, а Йоран кочевал по своим друзьям.