Герхард Хольц-Баумерт - Автостопом на север

Ну, а как с Цыпкой?

Дед эремит со своим хитрым Беппо сказал же мне, что я кавалер и джентльмен…

— Слышь, лапа, Густав тебя сам приглашает… — С этими словами я лихо хлопаю себя по карману, как будто он набит сотняжками.

— Кто-кто? — спрашивает Цыпка, делая большие глаза.

— Я. Раз в жизни наешься досыта.

Впереди виднеется пивная, а Густав, так и оставшись неизвестным Цыпке, находится в экстазе, как Крамс называет подобные духовные озарения. Он тут же с места в карьер отправляет Цыпку покупать карту — он, видите ли, запутался в географии и никакого понятия не имеет, как добраться до этого Альткирха или до Ростока… Сам он тем временем займет столик и выберет что-нибудь подешевле.

Вот и меню. Самое дешевое — картофельный салат с колбасой. Дороговато — 5 марок. Приданое мое тает на глазах. Прежде чем Цыпка успевает вернуться, я прячу меню на соседний стул — пусть уж никогда не узнает, что еще там значится.

К счастью, из напитков имеется только пиво. Лимонада нет. А пиво Тереза терпеть не может — ее при одном слове этом передергивает, бр-р!

— Я-то не прочь кружку-другую махнуть, — спешу я отметить, что вовсе не соответствует действительности. — Но лучше быть трезвым, если тебе поручено маленьких девочек доставить в Альткирх.

При этом я раскрываю географическую карту, чтобы отвлечь внимание. Ой-ой-ой! Топать и топать! И до Ростока от Альткирха немалый кусок. На первый взгляд не меньше 80 километров. Вот уж никогда бы не подумал! Но я и виду не подаю.

Подошел официант. Густав — и кавалер и джентльмен — спрашивает:

— Колбаса хорошо прожарена? Не пересушена? Сочна?

Так отец Карла Фридриха спрашивает, когда они всей семьей ходят обедать в ресторан «Берлин». А этот официант — чего он понимает. Молчит и только тарелки двигает.

Мы уминаем картошку с колбасой. Цыпка отставила мизинец.

— Больно, да? — спрашивает она, проводя маленьким пальчиком по набухшей моей брови.

— Какой разговор! Мальчишка — сто́ящий пацан, но если б всерьез… понимаешь, при спарринге ведь без шлема.

Колбаса мне кажется не то бетонной, не то резиновой, но, может, это и мои зубы виноваты, что-то плохо жуется и тикает в челюстях.

— А ты видела, как я ему выдал правой?

Ничего она не видела — девчонка! Так, симфония на тонких ножках.

— Спасибо тебе. Спасибо за все. И за чудный обед.

Тереза через стол протягивает мне руку, но очень высоко, так и кажется, что она хочет почесать мне под подбородком.

— Кончай, чего ты.

Я трясу ее руку и очень стараюсь не покраснеть. Вот ведь привязалась!

— Давай собираться. До Альткирха еще далеко.

Выкладываю восемь пфеннигов чаевых — какой непредвиденный расход! Если бы мы еще выпили колы или лимонада, я был бы уже на мели.

Потом мы стояли и голосовали. Совсем недолго. От варианта номер два я сразу отказался. Цыпку можно принять за девчонку только вблизи и когда она говорит, а для человека за рулем — мой младший брат, и все.

Не успели у нас руки устать, как затормозили «трабант».

Густав, на абордаж! Мы в этом омуте всякими там прыжками и спаррингами чересчур долго развлекались. Надо дальше двигать.

— …Чудо какое-то! — говорю я, когда мы трогаемся с места.

— Что вы называете чудом?

— То, что вы взяли нас и что получилось это так быстро. А то мы бы тут целую вечность прождали, дьявол его побери! Стоишь часами и голосуешь, будто богом забытый.

— Вы говорите о чуде, о дьяволе, о боге, — замечает водитель «трабанта» и чему-то радуется, вроде ему анекдотик рассказали и я — как этот Длинный с его тремя волосиками вместо бороды и плакатом. — Все, о чем вы говорите, касается непосредственно меня. Я — пастор.

Пастор?! Это еще что такое? Постой-постой: божественность там всякая, церковь, колокола и все такое прочее…

— А я думал, они давным-давно вымерли.

Цыпка, бросив на меня ядовитый взгляд, опять тарахтит как заведенная: и у них в городе есть, мол, церковь, и заходила она в нее, и чудесный орган там…

Ясное дело, теперь пойдет про всяких там Амадеев и Бахов выдавать. Смех, да и только! Желторотая эта Цыпка кого хочешь заговорить может. И что ни слово, то свое «чудесно» вставляет. Во-во! Она ж только что со святым дедулей про облака и ангелов трепалась. Наверняка эта Тереза в бога верит.

— Каких это ты святых имеешь в виду? Сначала о чудесах, теперь о святых.

— Нас тут один дед эремит подвозил на трехколесном рыдване. Пес у него еще в коляске сидел. Беппо звали.

Пастор не верит. Как всегда, моя инкубаторная Цыпка все лучше знает.

— «Эмерит» он сказал.

— Ну, тогда это не о святом речь. Это профессор, вышедший на пенсию.

Густав, держись! Дедуля-то профессор, оказывается, был! Здоровую ты промашку дал. Неандерталец ты, пещерный человек!

Подумаешь, ничего страшного. Профессор этот уже далеко, да и не собираюсь я ему экзамены сдавать. Я-то настоящим делом буду заниматься. На токаря пойду учиться. Значит, и не увижу его больше никогда.

— И почему же у вас речь зашла об ангелах?

Чем-то этот пастор похож на учителя: вопросики все время задает, и вкрадчиво так, вроде бы исподтишка.

— Мы про то, сколько такой ангел километров в час давать может. И чем заправляется — семьдесят девятым, как вы, или у него другое октанное число?

Пастора этого не так-то легко перфорировать. Он говорит, что ангелов таких нет, какими мы их себе представляем, все это вообще по-другому. Вопрос же мой следует отнести к схоластическим вопросам, а схоластике люди посвящали себя очень давно… Надо словечко это запомнить и после каникул Крамсу выложить при случае.

— Но вы же верите в бога, а это давным-давно вышло из моды, да и наукой опровергнуто, как и все эти ангелы — вы же сами только что говорили.

Цыпка въехала мне острым локтем в бок.

— Чего дерешься-то? — ворчу я. Пусть и мне даст сказать, я же в жизни живого пастора в глаза не видел; надо мне ему выдать по первое число, чтоб было чем перед Крамсом похвастать. — Может, вы правда верите, будто мы все, после того как помрем, снова живыми выползем? Это ж мура.

Цыпка опять мне врезала.

— Мы неверно толкуем взаимосвязь жизни и смерти, видя и в той и в другой лишь биологическое явление. Воскресение означает прийти к тебе, быть с тобою.

— Чего? — переспрашиваю я и чувствую, как я опять смотрю бараном.

— В воскресение верили и другие религиозные учения. Возьмите Аттиса, Озириса или Адониса… Наша проблема — это крест, лишь с крестом человек делается христианином. Воскресение возможно лишь во кресте. А язычники — и ты, должно быть, один из них, мой юный друг, говорю тебе это, не осуждая… — Пастор ведет машину классно и все время чуть улыбается. — Язычники искали его в возвращении света, весны, в силе биоса, в умри и возродись эротики, в народе и его возрождении…