Георгий Мишев - Дети мира

Он хотел еще что-то сказать, но не успел. Глаза его широко раскрылись, дыхание остановилось, голова упала на колени Согры.

ИТАЛЬЯНСКАЯ РЕСПУБЛИКА.

Государство на юге Европы.

Территория — 301 тыс. кв. км.

Население — 52 337 тыс. жителей.

Столица — Рим (2514 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Милан, Неаполь, Турин, Генуя, Флоренция.

Перевел с итальянского Г. Смирнов.

Рис. В. Трубковича.

январе в восемь вечера уже совсем темно. А старая военная дорога на Барберино ди Муджело то идет вдоль кипарисовой рощи, то огибает призрачную гладь Марины с ее камышами, шуршащими на ветру и отбрасывающими причудливые тени на асфальт.

Виничио было страшно, но он ни за что не признался бы в этом. Он винил себя в глупости и еще кое в чем похуже, удальски сжимал в зубах свисток, но все равно было страшно: стоило залаять собаке или какой-нибудь птице взлететь из-под самого колеса, и у Виничио начинало стучать в висках. Сердце билось так сильно, что ныло в груди, хотелось плакать, и тогда он жал на педали как безумный.

С тех пор как дважды в месяц Виничио попадал на неделю в ночную смену, он наизусть знал эту дорогу. После Мадоннины дело шло несколько лучше — он въезжал в Каленцано с его освещенным баром и домиками у подножия холма, мимо которых, благодаря легкому наклону, мчался, как птица. Потом дорога становилась менее пустынной, а когда кончались фонари, сразу же появлялся цементный завод с шумом своих машин и ярким светом неоновых ламп, подчеркивавшим на переходных мостках фигурки рабочих, точно вырезанные из черной бумаги. Оставалось проехать пустынные поля возле железнодорожного моста, но как только Виничио проскакивал под черной аркой, тут же начинали маячить яркие огни Прато, бодрствующего днем и ночью, делового, всегда шумного города. Виничио притормаживал, чтобы резко повернуть на улицу Горелло, затем с силой два-три раза нажимал на педали и, наконец, останавливался, скользя башмаком по краю тротуара. Если его замечал старик Аделио, теперь уже полурабочий-полусторож, то тот никогда не забывал сказать ему по привычке:

— Жми, Нини, жми! Все равно отец купит новые!

Эта шутка могла бы рассмешить, но смеяться не хотелось, потому что теперь в семье Джорджетти никто, кроме Виничио, не приносил получку домой.

Отец уже два месяца жил за счет кассы взаимопомощи. А что могла сделать мать с маленькой Тоской и Манолой? Разве что наняться на несколько часов в услужение.

Виничио приходилось вкалывать по двенадцать часов в сутки: неделю — в дневную, неделю — в ночную смену. Ему здорово повезло, что хозяин принял его на работу: ведь месяц назад ему и тринадцати не было. Впрочем, в цеху у Фралли было семеро таких, как он, которые гнули спину «на чужих», и всем им, кроме «старика» Джиноне, которому стукнуло уже двадцать восемь, было меньше шестнадцати.

Всех их так же, как Виничио, приставили вначале к шпулям, а потом к станку.

Говорят, то же было и в сотнях других мастерских с их назойливым стуком машин, шумевших по всему Прато.

Виничио поставил велосипед под навес, за гаражом, где стояла хозяйская «Джульетта», снял с рамы сумку, куда мать положила бутерброд с яичницей и бутылку с разбавленным вином, толкнул заднюю дверь в мастерскую, и на него сразу же обрушился мерный шум машин, хотя помещение, куда он вошел, было лишь складом, а станки стояли дальше, за закрытой дверью. Двое ребят уже ждали начала смены.

Пичуга приветствовал его громким возгласом:

— Явился, голубчик!

Но голос его был безрадостным.

Васко, как всегда с головой ушедший в чтение газеты, не заметил даже его прихода.

Виничио подошел к другу посмотреть картинки и между прочим спросил у Пичуги:

— А где Джиноне?

Ночная смена состояла из них четверых: другие станки простаивали.

— Джиноне рыбку ловит, когда может! — отрезал Пичуга.

Ему уже было шестнадцать, и он щеголял в пальто, а Виничио все еще носил спортивный джемпер и куртку. Поэтому Пичуга напускал на себя вид бывалого парня.

Васко поднял голову от газеты:

— Кстати, ты ничего не знаешь: говорят, Банелли набирает рабочих и работниц к себе на фабрику.

— Да, говорят, — подтвердил Пичуга, — но и там страховки не получишь.

— А зачем? И вообще — где это ты видел, чтобы страховали ребят нашего возраста? — снисходительно возразил Васко. — Зато у Банелли большая фабрика, там у него автоматы, на каждого по три, и делают они по сто двадцать оборотов в минуту…

— Что до меня, — прервал его Виничио, — мне на страховку наплевать, тем более что я не дорос до трудовой книжки. Но ведь у Банелли больше платят, верно?

— Мне кто-то говорил, что за восемь часов там можно заработать тысячу лир [5] Лира — итальянская денежная единица; 1000 лир — это около 1,5 рубля. , но кто этому поверит?

Васко скорчил рожу вместо ответа. Но Виничио продолжал рассуждать вслух:

— Зато автоматы сами меняют челнок, и не опасно попасть в них пальцем…

— Да, но если у тебя оборвется нить на одном из станков и ты не заметишь, потому что, сам понимаешь, надо следить за другими, через две минуты у тебя намотается столько ткани, что для того чтобы с ней разобраться, понадобится полчаса… А работа сдельная. Вот и считай, сколько заработаешь за день. Если же просмотришь три обрыва — сразу «до свиданья», в объявлении так и сказано: «Немедленное увольнение!» Выгонят без разговоров.

Виничио вздохнул: увольнение было общим пугалом, по сравнению с которым двенадцать часов работы казались благом. Благо это состояло в том, чтобы работать ночью, когда все люди спят, а спать днем, жить, как совы или летучие мыши, возвращаться домой только затем, чтобы свалиться в постель и заснуть, так, что не разбудишь, хоть из пушки пали.

— Если бы и впрямь можно было бы работать восемь часов и получать тысячу лир, что бы ты сделал, Васко?

— Хе-хе! — сказал Пичуга. — Уж я-то знаю, что бы я сделал!

Васко сложил газету:

— Я окончил бы вечернюю школу, получил бы специальность, а потом пошел бы дальше учиться и стал бы инженером.

— Вон куда хватил! Инженером! — насмешливо произнес Пичуга. — Это, брат, только для господ. И вообще ты и так уж слишком много учился.