Виктор Пушкин - Самая крупная победа

— Конечно! Эх ты, нажаловался, мать привел! Я же нечаянно!

— Да это не я, она меня привела.

— Так чего же тогда все честно не сказал? — уже не так строго спросил я.

— Забыл… — прошептал он. — И потом… потом, у меня очень нос болел. Знаешь, как ты мне трахнул!

— Да я не сильно… — переступил с ноги на ногу я, воспринимая его слова как похвалу своему мастерству.

— Да-а, не сильно! — восторженно воскликнул он. — У меня прямо чуть весь нос не отскочил!

Я изо всех сил сдерживал довольную улыбку, но все-таки не сдержал.

— Ну, ты уж скажешь! Я и вес тела в удар не вкладывал.

— У, а если бы вложил, то вообще! Вот когда Митьку бить будем, тогда вложишь, да?

— Посмотрим, — ответил я и замер: метрах в двадцати, как всегда вразвалку, брел Митька — волосы нечесаные, китель полурасстегнут.

Он тоже увидел нас и, сделав зверское лицо, изменил направление. Но Сева так выразительно посмотрел на милиционера, который стоял у станции метро, что Митька прошел мимо.

— Он тебя в школе-то не трогает? — провожая его глазами, спросил я.

— Раз попробовал, да наш вожатый его за шиворот взял и хотел к директору вести! С тех пор даже к нашему классу не подходит!

— Ну ладно, беги, а то в школу опоздаешь.

— Угу. Так я приду потом, а?

— Приходи, — великодушно кивнул я и со спокойной совестью, уже не боясь столкнуться с Митькой, зашагал к дому, говоря себе, что уж сегодня, когда не нужно ехать во Дворец спорта, как следует выучу все уроки…

И все-таки опять времени не хватило. То дядя Владя рассказывал на кухне, как в Митькином доме чуть пожар не приключился, то хотелось посмотреть в окно. Потом как-то быстро вернулся из школы Сева.

А на следующий день было совсем мало времени на уроки: нужно было ехать на тренировку — и я опять почти ничего не сделал. Конечно, Вадим Вадимыч, как и предупреждал, рано или поздно с позором выгонит меня из секции.

Мишка переживал приблизительно то же. Он уже несколько раз не давал учителям свой дневник.

С невеселыми мыслями мы переоделись и вышли в зал, где уже все строились. Вадима Вадимыча не было, и староста, чтобы не тратить зря времени, крикнул: «Рав-няйсь! По порядку номеров рассчитайсь!» Но Вадима Вадимыча все не было. Староста группы, Борис и все старенькие, зная точность тренера, удивлялись, беспокойно поглядывали на часы.

Но вот дверь громко хлопнула и в зал быстро вошел Вадим Вадимыч. Лицо у него было хмурое, и мы сразу поняли, что произошла какая-то неприятность.

— Та-ак, построились? — оглядывая замерший строй, каким-то чужим голосом спросил он, точно не видел, что мы даже подравнялись. — Оч-чень хорошо… — Он прошелся по залу, явно подбирая, с чего начать разговор.

Потом остановился, поглядел поверх наших голов и со вздохом сказал:

— Не ожидал, никак не ожидал, что мои ученики могут обманывать. Плохо учиться — и скрывать это!

«Обо мне все узнал?» — переставая дышать, подумал я, позабыв даже в этот момент, что ведь никто в школе не знает, куда я езжу!..

Твердый взгляд серых глаз Вадима Вадимыча медленно прошелся по шеренге, остановился на Борисе, который теперь стоял рядом со мной. Тот сразу же опустил голову.

— Так как же это все-таки могло произойти, дорогой? — строго глядя на него, спросил Вадим Вадимыч. — У тебя, оказывается, каждую неделю тройки, а ты…

— Простите, я больше…

— Да как же это «простите»?! Да понимаешь ли, что ты наделал? Ты же бросил тень не только на себя, но и на всю нашу секцию! Сейчас меня этак вежливенько приглашают в учебно-спортивный отдел и любезно сообщают, что звонила твоя мама и просила, чтобы тебе не позволяли посещать тренировки, так как они тебе, оказывается, мешают учиться. Почему ты не занимаешься как полагается?

— Времени не хватает…

— То есть как это не хватает? Да ты его, наверно, просто не умеешь ценить. Да, да! — Вадим Вадимыч оглядел всех нас. — Можно все, решительно все успевать делать, со всем справляться, если только этого очень захотеть!

«Но как? Каким образом?..» — боясь, как бы он не прочитал мои мысли, подумал я.

— Да, если только очень этого захотеть! — строго повторил Вадим Вадимыч. — Мы частенько не задумываемся над тем, куда и как у нас уходит время: остановился на улице поболтать с приятелем; поглазел, как чинят грузовик; погонял по двору мяч; просидел за телевизором, хотя ничего интересного и не показали, а время не ждет. Оно идет и идет! И ведь что самое страшное, только в одном направлении — вперед, никогда — назад! А вот ты попробуй-ка строго учитывать его: составь для себя распорядок дня, в котором день распредели до самой последней минутки, и твердо придерживайся этого распорядка, и через неделю увидишь, что у тебя не только не хватает, а еще уйма свободного времени остается! «Да-а, — хмуро думал я, — хорошо говорить!..»

— Вот так, — закончил Вадим Вадимыч. — А сейчас одевайся и уходи. И не смей показываться до тех пор, пока в дневнике не останется ни одной тройки!

Поняв, что просьбы бесполезны, Борис, понурившись и косолапя, повернулся и пошел вон из зала, невнятно сказав под конец:

— До свидания, Вадим Вадимыч…

Я проводил своего учителя глазами. «Подождите-подождите, а кто мне теперь все показывать-то будет?»

Вадим Вадимыч, словно прочитав мои мысли, успокаивающе кивнул:

— Не беспокойся, не беспокойся, я тебя к себе возьму… — И громко скомандовал: — Напра-во!

И мы все двинулись друг за другом по залу, начиная разогрев…

Когда тренировка окончилась и все побежали в душевую, я спросил Мишку, будет ли он составлять для себя распорядок дня.

— Вообще-то попробую, — хмуро ответил он, понизив голос. — Я вот только одного никак не пойму. Как же эти два… Верблюд-то с Еремой ухитряются! Вчера их встретил: в кино шли. Говорят: «Мы каждый день сюда ходим: знакомый киномеханик работает». А в дневниках ни одной тройки!

Придя домой, я первым же делом составил распорядок дня. Даже ужинать стал после, хотя очень хотелось есть. Повесил его над своим диваном, быстро заполнил тренировочный дневник и опять убрал его подальше. А когда пришел, как всегда, поболтать Сева — ему-то что: в четвертом классе не то, что в шестом! — я указал ему на висящий на стене листок.

— Видишь, что написано: «ужин», «устные уроки», «мытье посуды» и «письменные уроки»… Так что сам понимаешь — не могу!

И он, вздохнув, ушел.

На следующий день мне и самому очень захотелось пойти к Севе, потолковать о том о сем, сыграть в шашки или телевизор посмотреть, но не тут-то было. Оказывается, я еще должен выполнить черчение, повторить геометрию и литературу; кроме того, пол подмести и картошку почистить (мать придет из института поздно).

День теперь у меня начинался с того, что я в одних трусах делал зарядку при открытой форточке, сильно озадачивая дядю Владю. И раз от разу зарядка у меня получалась все лучше и лучше, а уставал я все меньше. И что самое непонятное — я все реже думал о Митьке, из-за которого, собственно, и весь сыр-бор загорелся. Все, что я узнавал и постигал в боксерском зале, было так интересно, что я почти забыл о нем.