Константин Золотовский - Капитан Лаце

Много затонувших кораблей нашли и подняли водолазы. Корабли эти лежали на дне тёмных и светлых озёр, в зелёных глубинах морей, далеко за Полярным кругом в Ледовитом океане, в песчаных, ракушечных устьях рек и в морских заливах среди густых разноцветных водорослей.

Одни из них были так исковерканы минами, что водолазы, пробираясь в темноте среди обломков острого железа и стали, каждую минуту рисковали разрезать свою резиновую рубаху или запутать сигнал.

Другие были почти целы, но лежали опрокинутые вверх килем, и, чтобы поднять такой корабль, водолазам приходилось сначала «ставить его на ровный киль», то есть, попросту говоря, ставить так, как кораблю и полагается стоять.

А иные корабли до того влезли в засасывающий ил, что водолазы вначале должны были копать дно, прорывать под ними тоннели, а потом уже выдирать корабли из грунта наверх цилиндрическими большими понтонами на длинных стальных полотенцах.

Много затонувших кораблей нашли советские водолазы. А вот «Орла» искали очень упорно, но долго не могли найти.

«Орёл» пропал без вести давно, еще в гражданскую войну. Был это вместительный, совсем новый транспорт, с сильными машинами, высокой рубкой, острым форштевнем и просторными трюмами.

После окончания гражданской войны стали выяснять, куда же девался транспорт.

Перерыли все документы в портовых конторах, — ничего не нашли.

Запросили иностранные порты, не регистрировался ли у них транспорт «Орёл» постройки 1912 года, водоизмещение 6300 тонн, мощность машин 2 X 1100 НР (лошадиных сил), регистровый «N1 1340.

Порты ответили: не было у них такого, не регистрировался. Ну, значит, «Орла» надо искать на дне.

Начались розыски.

Но «Орёл» будто сквозь дно провалился вместе с трубами и мачтами. Бывают и такие случаи. Вот, например, в Азовском море, около Бердянска, хотели водолазы поднять одно судно, да задержались из-за штормов, потом спустились — глядь, а корабля уже нет. Только верхушки мачт из грунта торчат.

Два дна у Азовского моря: одно верхнее — грязевое, обманчивое, а под ним второе — уже настоящее, крепкое. Может, и «Орёл», пока его искали, провалился на какое-нибудь второе дно.

Только нет, в северных морях двойного дна как будто не бывает.

Лежит он где-нибудь на обыкновенном дне, покрытый ржавчиной и ракушками, но где лежит, — не угадаешь: море ведь большое.

Объявили крупную премию тому, кто укажет место гибели «Орла». В газетах об этом напечатали и во всех судовых конторах объявления вывесили.

Ни один человек на водолазную базу не пришел и на объявления не отозвался.

Верно, те, кто знал про судьбу «Орла», сами лежали с ним на морском дне.

Из всего экипажа транспорта разыскали только боцмана Груздева, Михаила Терентьевича.

Его-то найти было не трудно: он уже пять лет служил на судне «Камбала».

Но и боцман не знал точно, куда ушёл «Орёл» и что с ним приключилось. А не знал потому, что отстал он когда-то от своего судна по простой случайности.

В ту штормовую ночь, когда «Орла» в последний раз видели в порту, боцман Груздев лежал в больничном бараке на берегу. Время переживали тяжёлое, бараки были набиты битком больными. Лежал боцман где-то в углу у заклеенного бумагой окна, и навещали его из всех знакомых только капитан «Орла» Август Генрихович Лаце да изредка корабельный фельдшер Яковенко.

Неизменно через день, ровно в четыре часа тридцать минут, приходил капитан в барак и садился на табуретку возле койки боцмана. Если в этот день Михаилу Терентьевичу было не до разговора, капитан только смотрел на клетчатый лист, где была записана температура больного, качал головой и, посидев пять — десять минут, уходил. А если боцману было полегче, капитан просиживал возле него целых полчаса.

— Ну, как живём, боцман? — спрашивал он, похлопывая по одеялу большой костлявой рукой. — Когда плавать будем?

Больше капитан ничего не говорил.

А ровно через полчаса он вынимал из кармана морские часы — хронометр со светящимся циферблатом — и неторопливым шагом проходил через всю палату. Когда, чуть нагнувшись в дверях, чтобы не удариться головой о косяк, он исчезал в коридоре, соседи боцмана, кивая головой на дверь, говорили:

— Ничего, видать, у вас капитан. Аккуратный человек, спокойный.

— Море любой камешек обточит, отвечал боцман. — А он весь век на море.

— Из простых, верно? — спрашивали соседи.

— Да, не из дворян. Отец у него, рассказывают, рыбак был, латыш, и сам он с малых лет на корабле медяшку драил.

— Это и видно, — говорили соседи. — Только чего же он царскую медаль носит?

— Это за спасение на водах…

— Ну, хоть и за спасение, а всё равно старый режим. Да уж что и говорить, коли человек выслужился, так он со своими чинами да орденами сам не расстанется, отнимать будешь — и то не даст.

Боцман на это ничего не отвечал. Он-то знал, что у капитана Лаце два сына в Красной Армии, где-то на фронте, да говорить об этом в палате не решался. Хоть кругом лежал свой народ — матросы, грузчики, рабочие с лесопилки, — но для вольных разговоров время было неподходящее. В городе хозяйничали белогвардейцы и англичане. Правда, поговаривали уже, что вот-вот им конец придёт, но они, как мухи осенью, становились с каждым днём всё злее. За одно слово можно было либо пулю в голову, либо верёвку на шею заработать.

Единственный раз за всё время капитан Лаце пришёл в барак часом позже, чем обычно. Лицо у него было в красных пятнах, и пахло от него как будто спиртом. Боцман даже носу своему не поверил: капитан был человек непьющий.

Только он ушёл из барака, к боцману явился с корабля другой сослуживец — фельдшер Яковенко.

— Ну что, капитан-то был сегодня? — спросил он.

— Был. А что?

— А ты ничего не заметил?

— Это насчёт спиртного?

— Да нет, не то, — сказал Яковенко и, присев на кровать, зашептал Груздеву на ухо. — Понимаешь, сижу я утром у себя в каюте, мензурки перетираю. Вдруг он входит и говорит: «Дай-ка мне, Яковенко, спирту». — «Для чего?» — спрашиваю. «Пить буду». Ну, налил я ему сто кубиков, а он двести попросил. Опрокинул разом, а потом достал из кармана письмо и говорит: «Вот, Яковенко, мне один человек новость привёз. Было у меня два сына, а теперь ни одного нет. Младшего прошлый месяц убили, а старший еще зимой погиб, — я и не знал». Повернулся и ушёл к себе. Я к нему в каюту стучался, стучался, — не отзывается… Ну, не думал я, что нынче он к тебе придёт…