Любовь Воронкова - Личное счастье

Ах, Рогозин, Рогозин…

Если бы не встретился Тамаре этот человек, откуда бы она знала, какими бывают настоящие люди? Все стихи о любви, которые она читала, разве не о нем? Разве не о его глазах, похожих на озера, рассказано в тех стихах? Какой он особенный, какой непохожий на других, всегда задумчивый и печальный. Да, таким был принц Гамлет, не нашедший в жизни своего счастья.

Рогозин никогда не жалуется. Но Тамара знает, что ему нужна другая жизнь – яркая, нарядная, праздничная. Это всегда проскальзывает в его речах. Он так создан, он не виноват. Если садовый цветок вянет в огороде, этот цветок не виноват, что он садовый!..

Но что делать Тамаре?

Может, пойти с ребятами в поход? Лесные и полевые дороги, купание в реках, ночевки в колхозах… Тамаре тотчас представилось, как идет она с рюкзаком за плечами по знойному проселку. Солнце печет, лямки трут плечи, хочется пить, ноги устали… А впереди этой дороге и конца нет! И сегодня, и завтра, и послезавтра все то же. Ночевать где-то на сене, без простынок, сено колется. Утром вставать на заре, когда снятся самые хорошие сны… Ой, да к чему это все!

Но что же делать Тамаре?

Вот уже вторая неделя пошла, как она в последний раз видела Рогозина. Двенадцатый день. Одиннадцать с половиной дней! Сколько раз она брала телефонную трубку и снова бросала ее. Иногда бросала сразу после первого же гудка. Иногда, услышав женский голос, сдержанный, холодноватый голос матери Рогозина, она робко опускала трубку на рычаг. Ян не подходил к телефону.

Чтобы как-то рассеяться, Тамара ходила в кино. Иногда со своей школьной подругой Лялей Капустиной, но чаще одна: уж слишком глупа и пресна была эта толстая белесая Лялька.

Уезжала за город на дачу к Олечке. Но о чем было говорить с Олечкой, если нельзя говорить о Рогозине? При каждом упоминании этого имени Олечка поднимает на нее свои медлительные глаза, в которых так и чудится Тамаре тайная насмешка. Нет, подальше от Олечки.

Часто она бродила около переулка, где жил Рогозин, в надежде случайно встретить его. Но ничего не получалось. Встречи не было. Покоя не было. Пустые дни проходили один за другим.

Сегодня Тамаре приснился необыкновенный сон. Она плыла в лодке по тихой реке, и в воду с неба падали звезды. Они были маленькие и тяжелые, будто отлитые из серебра, они плюмкали, падая в воду, и сразу тонули с нежным звоном. Тамара тянулась к ним, очень хотелось поймать хоть одну звездочку, но они проскальзывали меж пальцев или падали слишком далеко. И вдруг одна из них – дзинь! – упала прямо в лодку, и дно лодки осветилось. «Моя!» – крикнула Тамара и проснулась.

И сразу кончилось волшебство. В окно глядело будничное утро, из-за шторы пробивались назойливые солнечные лучи.

Тамара нехотя поднялась и подошла к окну.

«Каким ты будешь, сегодняшний день? Что ты принесешь мне? И принесешь ли хоть что-нибудь?»

И тут же подумала:

«Да, что-то должно случиться! Обязательно! Ведь я же поймала свою звездочку!..»

Полоска неба безмятежно сияла над крышами лазурью поздней весны. Во дворе уже играли ребятишки, спорили из-за чего-то, смеялись. Где-то пело радио. Всё как вчера, как позавчера.

Нет, сегодня не будет всё как вчера, как позавчера. Что-то должно случиться – ведь звездочка упала прямо к ней в лодку! Вдруг вот сейчас зазвонит телефон, она возьмет трубку, и его голос окликнет ее! Или выйдет она сейчас на улицу, а навстречу, по узенькому тротуару, мимо старых лип, идет он!

Тамара медленно подошла к зеркалу, побледневшая, с горячими глазами, с большим полуоткрытым ртом и яркими каштановыми кудрями вокруг белого матового лица. Она разглядывала себя, стараясь понять, хороша она или дурна. Глаза ее с широкими блестящими зрачками жестко, холодно и пристрастно спрашивали у зеркала, хороша ли она? По-честному. Без скидок…

– Тамара, что с тобой? – Антонина Андроновна неслышно подошла и остановилась в дверях. – Что такое ты увидела в зеркале – уж не Марию ли Стюарт и Риенци?

Тамара сразу отошла от зеркала и принялась поспешно одеваться.

– Я вижу, ты вчера читала Конан-Дойля, – неласково ответила она. – И что это, мама, у тебя за привычка появилась входить украдкой?

– И не думала входить украдкой. – Антонина Андроновна пожала широкими полными плечами. – Чего это вдруг мне вроде кошки украдкой ходить? Просто туфли у меня такие…

Тамара покосилась на ее большие, свободные на ноге мягкие зеленые туфли с бантиками, торчавшими вроде кошачьих ушей.

– Ты, мама, опускаешься. Старушечьи туфли какие-то надела, с ног того гляди свалятся.

– А зато ногам хорошо – тепло, просторно.

– Вот я и говорю, что опускаешься. И толстеешь с каждым днем. Ты подойди к зеркалу, ну на кого ты похожа, мама? Какой-то полинялый халат, под мышками дырки. Фу!

Антонина Андроновна приподняла свои круглые ровные брови и как-то устало покачала головой:

– А не все ли равно? Придут гости, тогда и наряжусь. А дома – к чему мне это? Кто меня видит? Одевайся, завтракать давай.

И она, переваливаясь, неслышной походкой пошла из комнаты. Тамара проводила ее угрюмым взглядом.

«Отец бросил ее, – подумала Тамара, – не говорит, а я-то вижу! Бросил, конечно бросил! Оттого и в отпуск не приехал. А она все обманывает зачем-то, скрывает. А я все равно вижу!»

Накинув халат, Тамара быстро вошла вслед за матерью в столовую. Ей надо было убедиться немедленно, сейчас же в том, что догадка ее справедлива. Мать достала чайницу, чтобы засыпать чай, но Тамара взяла из ее рук чайницу, поставила на стол и спросила, глядя прямо в ее синие погасшие глаза:

– Отец тебя бросил?

У Антонины Андроновны на лице мгновенно выступили яркие розовые пятна. Она гордо вздернула голову:

– Ты что это? Это кто тебе сказал? Что за новости?

Тамара опустила глаза. Она села к столу и принялась разводить по клеенке маленькую лужицу пролитого молока. Мать давно уже не стелит скатертей на стол – к чему лишняя стирка?

«Значит, да, – думала Тамара, – если бы нет, так она только усмехнулась бы… А то будто ножом по больному месту. Значит, да. Значит, мы с ней такие… которых не любят. Которых бросают… Но разве и я, и я такая же?»

Нет. С этим Тамара не могла и не хотела согласиться. Наскоро позавтракав, она достала свое лучшее платье, голубое с белым цветком на груди, узкое в талии и широкое в подоле. Она стояла перед зеркалом, как голубой цветок в блестящем венке своих крутых ярких кудрей, с блестящими потемневшими глазами. Нет, неправда, она не такая и ее не так просто забыть!

– Куда это наша красавица с утра разрядилась? – сказала вдруг Анна Борисовна, войдя в комнату со щеткой и тряпкой. – Нешто праздник какой?

– Какое тебе дело? – зашипела на нее Тамара, стараясь, чтобы мать не слышала их разговора. – Ну что ты все время лезешь ко мне?