Александр Шишов - Две подружки

— Погоним ее в лагерь.

Варя обрадовалась тому, что они выберутся из леса. Ей вовсе здесь не нравилось. Ну их, болотные кувшинки! Растут они в воде. Юлька еще пошлет доставать, а сама на берегу… как барыня.

Корове не хотелось слушаться девочек. Да как же не послушаешься, когда Юля и Варя взяли по хворостине и с обеих сторон наседают?! Она мотала головой, грозя поддеть рогами, но подружки спуску не давали.

— Ах ты, гуляка!

— Вот мы тебя!

Скоро встретились им Юлина мама и пастух. А с ними желтобровый Трезор. Как раз разыскивали Солониху.

Ольга Петровна отчитывала дядю Василия, а дядя Василий тоже не уступал:

— Баловница — твоя Солониха. Ищет, где бы погулять на хлебах. Вот я ей бубенец на шею привяжу.

— Чего хочешь делай, только чтобы она из стада не уходила.

Когда пригнали Солониху, дядя Василий так и сделал: погладил ее и навязал ошейник. А на ошейнике — медный бубенец. Как только она пошевелит головой, бубенец зазвенит.

— Вот, так-то далеко не уйдешь. А уйдешь, так я тебя услышу. Трезор тебя услышит, — пригрозил дядя Василий.

Девочки гуляли недолго. После полдневной дойки Ольга Петровна, собирая людей, обошла весь загон, наказала, кому оставаться, а кому домой ехать, и спросила:

— А где же Юля и Варя?

Они отозвались.

Девочки набрали по охапке луговых цветов. Подвода, нагруженная бидонами, пошла к переправе.

Юлина мама пыталась было запеть, но никто ей не подтянул: в полдень не до песен — все изнемогают от жары.

А как подъехали к реке, женщины одна за другой — в воду. Из воды уже весело закричали:

— Подавай, Куприян, да не очень торопись!..

Дядя Куприян, босой, с высоко подсученными штанами, вышел из землянки, вырытой в крутолобье горы, и погнал паром порожняком.

Паром уже прибыл. Дядя Куприян уже и лошадь на дощатый настил завел, а женщины все купаются да купаются.

— Эй, будет вам! — закричал он. — Отчалю! Вот право же, отчалю!..

Заработал мотор. Доярки испугались, оделись в кустах и — на паром. А некоторые — не очень-то: сделали из платьев чалму и вслед за паромом пустились пересекать реку вплавь.

Юля и Варя стояли с дедом Куприяном рядышком — у руля. Им теперь незачем прятаться. И паром не так перегружен, как вчера. Всего лишь вчера? Девочкам кажется, что это была давно-давно.

Бывает же так: пойдешь в лес собирать одно, а найдешь другое. Вера и Паня пришли в молодую сечу собирать кисличку-костянику, а увидели там под кустами много тонконогих опенок. Куда ни глянут, везде семейками растут опенки. Головки у них крапленые, а на шейках — перепонки, словно белые косынки.

— Ой, сколько! — широко открыв глаза, закричала Вера.

Но Паня схватила ее за локоть.

— Не кричи. Только мы одни будем знать, где растут опенки. Побежим за корзинами. Да поскорее…

— Давай в фартуки собирать, — присев на корточки, предложила Вера.

— Вот тоже — скажет. В фартуке много ли унесешь? Нужны корзины.

И они пустились бежать в село. А молодой лес плотный: березы, осины, ольха да кусты черемухи сплелись ветвями — ну, прямо такая ли чащоба: того и гляди, лицо поцарапаешь или платье порвешь.

Выбравшись на прогалину, залитую солнцем, девочки огляделись: как бы не потерять им дорогу.

Паня, запыхавшись, сказала:

— Как найдешь грибы да расскажешь кому-нибудь, грибы-то в тех местах и не растут.

— Вот и неправда, неправда! — возразила ей Вера. — Мне бабушка говорила другое: чем больше людей собирает грибы, тем их больше родится. Она говорила: «Придешь в лес-то да аукнешь, кто-нибудь тебе откликнется, вот туда и иди. Где народ, там и собирай…»

Тогда Паня придумала другое:

— А ты не слышала, там, в овраге, кто-то промычал вот так: гм… гм… гм…

— Нет, не слышала.

— Ну вот, то-то же.

— А мы возьмем с собой Машу Карасеву да Борю Орешкина, вот и не забоимся.

— Куда их! Вдвоем-то больше наберем.

— Маша — подруга. А с Борей учимся в одном классе.

— Про Борьку Орешкина мне и не говори. Он всегда на меня собаку науськивает. Маша тоже…

— Что тоже? Все ты выдумываешь!

— Нравится тебе Маша — и водись с ней. В лес ходи с ней, на реку ходи. И в школу…

Домой Паня явилась запыхавшаяся. Лицо потное, красное. Реденькие волосы торчат во все стороны. Отломила она кусок пирога, схватила большую корзину и, не дождавшись Веры, опять в лес. По дороге оглядывалась: не увязался ли кто за ней.

Вера же не из таких. Она скорее свое отдаст, чем скряжничать будет. На колхозном огороде, где собирали с гряд репчатый лук, сказала про опенки Маше Карасевой и Боре Орешкину. А там запросились и другие ребята.

— Идемте. Вместе веселее собирать, — приглашала Вера.

Маша взяла корзину, Боря — лукошко. И другие мальчики и девочки лукошки и корзины нашли.

Забежали они за Паней, а ее бабушка с крыльца, недовольная, ответила:

— Ушла она. Вот только…

— Что же это нас не дождалась?

— А чего же ждать? Сами знаете, где лес-то…

— Конечно, знаем. Только мы хотели все вместе, — ответила Вера.

Тонконогие опенки росли по всей сечи, но на старых пнях берез и осин их было больше. Все, как один, ровные, крепкие, и головки у них одинаково крапленые, должно быть, уродились, после одного дождя.

А тут неожиданно Маша закричала:

— Я белый нашла!

Всем захотелось посмотреть на белый гриб. В сечах они редкие гости. Растут белые в старых, замшелых лесах. Счастливица Маша тем временем сняла еще белый, да с прибавой. Один — большой, коричнеголовый, а под его шляпкой другой — маленький братик. Когда все стали любоваться грибом, у корня нашли еще братика. Только братик тот был с бородавку.

Вера и Боря начали шарить в кустах. Белые не растут в одиночку: нашел один — не отходи, тут же ищи другой. У Веры засветились глаза: и она нашла.

А Боре Орешкину не повезло. Он туда, сюда — нет. Все бугорки поднял.

— Мне не везет. Если я найду, то раздавленный.

Девочки пожалели его.

— Давайте поищем белый для Бори, — предложила Вера.

Прилежно искали, но больше такой гриб им не попадался. Тогда Маша Карасева отдала свой: ведь она сорвала два. Теперь у них стало поровну, и Боря повеселел, заулыбался.

— А где же Паня? — спросили ребята.

Вера, забыв обиду, стала звать Паню:

— Ау, ау!

То Вера крикнет, то Маша. Лес здесь без конца и края — за сутки не пройти. На ветру шумит он густой кроной, а в ненастье гудит, как в трубу. Боря приложил ко рту рупором ладони и аукнул во все горло. Там, где-то далеко, от его голоса раскатилось эхо: у-у-у!..