Владислав Крапивин - Переулок капитана Лухманова

— Товарищи… коллеги, прошу вас!.. — заспешила Клавдия Максимовна. — У педсовета еще много вопросов… А вы, Андрей Ренатович, все-таки поговорите с классом. Боюсь, что в этой истории не обошлось без участия пятого «А».

Брагич опять наклонил голову:

— Непременно поговорю…

И он поговорил. Вернее, даже наорал на своих питомцев:

— Бестолочи! Безголовые авантюристы! Как вы могли позволить себе такое?! Стыд!

— А кто докажет, что это мы? — заявил Стасик Ерёмин.

— Может, и вовсе не мы, — поддержал его Васёк Тимошин.

— Андрей Ренатович, там все правильно написано, — подала голос с задней парты староста класса и отличница Зиночка Горохова.

— Правильно?! — взревел Брагич. — Там написано «жрёти» вместо «жрёте» и «воруйте» вместо «воруете»! И перед союзом «а» нет запятой!.. Ну, пусть я получу выговор за ваши фокусы. Но кто простит мне эту вашу безграмотность?!

— Андрей Ренатович, мы торопились…

— Мы исправим… — раздались покаянные голоса.

— Я вот вам исправлю! Если кто-то еще сунется в городской сад, голову отвинчу! И «кол» за поведение до конца года!..

Исправлять ничего не пришлось. Забор спешно побелили. Буквы, правда, проступали сквозь известку, но неразборчиво. И на ошибки никто не обратил внимания…

Это было в конце сентября. Потом — осенью и зимой — не раз проходили собрания и концерты, чтобы помочь Феде Огонькову. И похоже, что помогли.

Элька однажды доверительно сказал Даньке:

— Ну, теперь, кажется, есть большая надежда. Папа вчера говорил…

У Матвея Рощина и Маши Чешуйкиной появилась привычка — возвращаться из школы длинным путем, вдоль реки. Они по улице Хохрякова выходили к набережной и потом долго шагали по гранитным парапетам и трапам до автобусной остановки «Городской музей» на Исторической площади. А оттуда ехали обратно, к Ильинскому монастырю.

Дело не в том, что Матвею и Маше нравилась набережная. Наоборот, не очень-то она им нравилась. Нагромождение каменных и бетонных стен, разностильных лестниц, уступов, площадок казалось тяжелым и неприветливым. Вдоль мощеных плитами дорог на откосах почти не было деревьев и кустов. А торчащие в разных местах бронзовые скульптуры основателей города и знаменитых купцов выглядели на фоне одетого камнем берега маленькими, как лилипуты. А особенно Мак досадовал на большую медную модель двухмачтового парусника из экспедиции Беринга. Он не раз повторял Маше слова Мира, что Беринг к этому городу не имел никакого отношения и никогда здесь не бывал, а над рекой надо было поставить макеты торпедных катеров и парусных шхун, которые строили здесь для освоения Северного морского пути местные купцы. Маша соглашалась. Тем более что это были суждения не только Мака, но и Мирослава.

И все-таки на высоченной набережной было хорошо, потому что с нее открывались заречные дали. Над старинной Береговой улицей, новыми многоэтажными районами, Заречным парком и садами, до которых еще не добрались порубщики-инокробы, висели пухлые сизые облака. Несмотря на пасмурную расцветку, облака не казались сумрачными. В них таилось мартовское тепло, и казалось даже, что сумрак пахнет набухшими почками.

Шагали вдоль широкого парапета, укрытого сверху бетонными плитками. Маша обычно топала по верху, а Мак двигался внизу. Они шли, сцепившись мизинцами. Бывало, что Маша ойкала и покачивалась, будто боялась сорваться, тогда Мак сгибал мизинец с железной прочностью.

Иногда им было весело, а порой приходило задумчивое настроение. Однажды Маша в такой вот задумчивости долго молчала и вдруг сказала:

— Я знаю, ты на меня сердишься…

— С чего ты взяла? — изумился Мак.

— Ты сердишься, только не хочешь сказать это даже себе…

— Нет, Машка, у тебя, наверно, приступ вирусной дури!.. Ну почему я должен сердиться?

— Потому что… я предложила подарить кораблик Миру, а не тебе…

— Да кораблик все равно теперь наш общий!

— Это теперь. А тогда ты, наверно, подумал…

— Ничего я не подумал! Все правильно! Он же капитан!

— Но ты решил, что дело не в капитанстве, а…

— А в чем? — безжалостно спросил Мак.

— Сам знаешь в чем… Ты тогда сам сказал…

— Про что?

— Про влюбленность… — И она покачнулась, будто и правда хотела прыгнуть под откос.

Мак снова крепко согнул мизинец.

И понял Мак, что надо стремительно спасать положение. Не хватало еще всяких терзаний и любовных драм, как в мексиканском киносериале!

— Слушай! Ты думаешь, сейчас начнется братоубийственная война? Всякие ревности и выяснения отношений? Бред какой! Давай расставим пешки по нужным клеткам!

— Д-давай…

— У тебя к Миру обычная девчоночья влюбленность… Не дергайся! Это же понятно. И хорошо. Мир того заслуживает: он замечательный человек… А с тобой у нас такая дружба, которой все равно — мальчишки или девчонки. Она как между мушкетерами.

Маша нерешительно хихикнула:

— Девочки не бывают мушкетерами!

— Внутри себя бывают. Ты же вон как заступалась за Даньку перед Танкоградом… Только у меня к тебе просьба…

— Какая?

— Ты дружи со мной, но с Миром меня не сравнивай: мне до него далеко. У него столько талантов…

— У тебя тоже…

— У меня никаких. Я такой обыкновенный, что иногда самому тошно. Даже на гитаре не научился…

— У тебя есть замечательный талант…

— Ха!.. Какой?

Девочка Маша сказала очень серьезно:

— Ты самый лучший на свете брат…

Мак не нашел что ответить. И лишь через полминуты пробормотал:

— Обыкновенный. Не выдумывай…

— Это не я сказала, а Мир… Ой, Мак, смотри, кто шагает навстречу!

Шагали Данька и Эльф. Тоже держались за руки. И смотрели на заречный пейзаж в половинки медного бинокля.

— Они стали такие друзья! — сказала Маша.

Крылатый Эльф и Данька Заборов подружились незаметно и крепко.

Это случилось в начале весны, еще до парусных гонок.

Конечно, они знали друг друга и раньше. Встречались в школьной мастерской, где пятиклассник, по прозвищу Капитан Мак’Вейк, помогал делать из сосновой коры парусники для весенней регаты. Сидели иногда на занятиях кружка «Рыцари книги», которым руководил Элькин отец, Андрей Ренатович Ибрагимов. Но встречи были такие: «Привет…» — «Привет…». И это даже не друг дружке, а скорее как бы в пространство.

Да и что общего могло быть у совсем разных мальчишек? Один в первом классе, а другой уже в третьем. Зато первоклассник Ибрагимов был самостоятельный, рассудительный и решительный, а Данька Заборов — смирный и, можно сказать, безответный. Правда, его никто не обижал и не дразнил. Пожилая учительница Ольга Петровна сумела еще в начале учебного года объяснить «своему народу», что приставать к тем, кто боязливее и слабее, — совершенно нечестное дело. И что гораздо легче жить, когда ты не боишься одноклассников, а, наоборот, видишь в них поддержку и защиту. А если приставали большие балбесы из других классов, то неподалеку была отважная Маша Чешуйкина и ее верный друг Мак’Вейк Рощин и его старший брат Мирослав со своими друзьями.