Юрий Иванов - Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Умывшись, Мур свернулся клубком и тотчас заснул, он даже захрапел, как мужик. Володя поднялся, подобрал сонного кота и сунул себе за пазуху. Кот вяло шевельнулся и снова замурлыкал. Оглядев комнату, Володя закрыл дверцу в печке. В путь, Мур!

Он долго стучался в бегемотник, но там все было тихо. Не случилось ли что за эти дни? Володя постучал громче, внутри помещения послышалось какое-то движение, и спустя некоторое время знакомый, басовитый голос с той стороны двери спросил, кто стучит.

Володя вошел в теплое, пахнущее сеном и животными помещение. Ник сгреб его в объятия и что-то забормотал, тыкаясь в Володино лицо сырым носом и заросшими колючей щетиной щеками.

— Голубчик. Милый ты мой. Ну как Татьяна Ивановна? Выздоравливает? Я два раза приходил к вам, стучался — никого, — бормотал Ник, шаря по столу в темноте. Вспыхнула спичка, затрепыхался огонек коптилки. Подняв ее над головой. Ник схватил Володю за рукав и стал рассматривать его. — Пришел наконец. Трудно было без тебя. Да ты садись.

— Взгляну на животных.

Взяв коптилку, Володя пошел по «ковчегу». Лохматый тощий Майк начал медленно, трудно подниматься, потянулся к Володе.

Взвизгивала, нетерпеливо поджидала Володю дикая собака динго. Он подошел к ней, Милка бурно завиляла хвостом. Володя присел, и собака лизнула его в лицо… И вдруг насторожилась и шумно задышала: что у тебя за пазухой? А за пазухой у Володи обеспокоенно шевельнулся Мур. И вдруг высунул наружу голову. Милка от неожиданности отпрянула, а потом, вся вытянувшись, потянулась к коту: кто ты, откуда?

Володя замер: ну как сейчас сцепятся! Но Мур зажмурил глаза и замурлыкал, а Милка радостно, возбужденно залаяла. Володя распрямился и засмеялся и вдруг с сожалением подумал о том, что не привел в зоопарк Иришку. Вот было бы радости у Девчушки!

В деревянном ящике, укутанные одеялами, спали три мартышки: Яшка, Инка и Эльза. Это и все Животные, что остались? Володя вернулся к печурке, У которой сидел Ник. Огляделся: из-под брезента торчала голова Красавицы. Бегемотиха сонно поводила маленькими, подслеповатыми глазками и вытягивала ноздрями воздух, принюхиваясь. Кто-то спал возле нее. Софья Петровна?

— Тигруня погибла от голода, — покашливая в кулак, проговорил Ник. — Султан и Катька — от снаряда. И Софья Петровна, голубушка наша. Всех троих разом, одним снарядом. Вывела она их на воздух, а тут и… На Волково кладбище отвез.

Помолчали. Вот, оказывается, какие тут были события.

— А кто же это?

— Нина Пескова. Ты ее, конечно, помнишь?

— Нина… Пескова?

— Почти три месяца провалялась в госпитале. Эшелон их фашисты разгромили. Говорит, раненую наши солдаты подобрали. Ложимся? Что? Вчера появилась, хотела идти тебя разыскивать, а сама еле на ногах держится.

— Нина?! Здравствуй, Нина. — Володя откинул с лица девушки одеяло. Страшно похудевшая, очень повзрослевшая и посуровевшая, она была совсем не такой, какой ее помнил Володя, и все же — это была она.

Он осторожно провел ладонью по лбу и щекам девушки. Нина вздрогнула, села и заслонилась руками от света. Потом, облегченно вздохнув, сказала:

— Это ты… рожденный под хоботом слона? Здравствуй.

— Здравствуй, рожденная на опилках, — ответил Володя.

— Спите, дети, — пробормотал Ник и зевнул. — Спите.

Легли. Кот завозился за пазухой, а потом хрипло, простуженно заурчал. Испытывая неизъяснимое счастье, Володя закрыл глаза. Все хорошо. И все будет хорошо. Все будет очень хорошо.

— Есть… — слабым от волнения голосом произнес Ник.

— Вот она — золотая жила, Мейсон! Мы — миллионеры, — сказала Нина и, отбросив лопату, села прямо в снег. — Курнем?

— Есть, голубчики, есть. Володя, помоги. — Стоя на комьях смерзшейся земли и снега коленями, Ник торопливо разгребал их руками, очищая какую-то гофрированную трубу. — Вон он. Хобот. Хоботочек. А вы знаете, сколько тут мяса, а? Может, тонна.

— Мейсон! А ну, ходи сюда, — позвала Нина Володю. — А не то я тебя продырявлю из своего кольта. Николай Николаевич, покурим. Да оставьте вы хобот.

Ник с кряхтением поднялся. Володя помог ему. Лицо у Ника было счастливым, щеки сырыми. Шмыгая носом, утираясь, рукавом пальто, он подошел к Нине. А та, сдвинув на затылок шапку, из-под которой, как перья у птенца, торчали отрастающие волосы, слюнявила газетный клочок, сворачивая «козью ножку».

Володя сел возле нее и с любопытством и удивлением, с каким-то смятением поглядел в Нинино лицо: как она изменилась. Голос у нее погрубел, взгляд — какой-то дерзкий. Что происходило с ней в минувшие три месяца?

— Куришь по-настоящему? — спросил Володя.

— Если я что-то делаю, то все по-настоящему. — Протянула самокрутку Нику.

Тот неумело потянул дым, закашлялся. Засмеявшись, Нина и Володе дала курнуть. Он вдохнул дым, из глаз покатились слезы, но он сдержал кашель и еще разок затянулся. И голова приятно закружилась, не так, как она кружилась от слабости, — стало хорошо и весело.

— Спасены! Сколько костей… шкура, внутренности! — Ник бодро поднялся и, схватив лом, подошел к торчащему, как пожарный шланг из промерзшей земли, хоботу.

— Взялись.

Вот уже вторую неделю как они ковыряют и ковыряют землю в зоопарке. Останки убитой слонихи пытались разыскать и раньше, но никто толком не мог определить, в какую же из воронок свалили ее, Растерзанную взрывом бомбы.

Начались поиски. Долбили землю у вольеров хищников, возле обезьянника, птичника. Били по ней, будто по камню. Под вечер совершенно обессиленные брели в бегемотник и, накормив зверя сенной похлебкой, варили похлебку и себе — крошили в кипяток пайки хлеба. Потом укладывались спать. И вот!

— Володя, позови-ка женщин. Да пилу прихвати, — сказал Ник, роняя лом. — Уф, устал, голубчики!

Пришли Евдокия и Анна Владимировна, дежурившие сегодня в зоопарке. Аккуратно затушив цигарку и сунув ее в карман, Владимировна скомандовала басом: «И эх! Взяли!» Потянули. С сухим хрустом хобот выпростался из продолбленной в земле траншейки. Он был похож на ствол странного, диковинного дерева, расширяющегося к основанию. Зашаркала пила. Женщины и Ник поддержали хобот, Володя с Ниной перепиливали его. Дурно запахло. И Володя подумал: «Ведь слониха была убита в начале сентября, и до того, как наступили холода, мясо, конечно же, протухло».

Вечером попробовали отварить кусок хобота.

Дух — хоть из бегемотника беги. Заткнув ноздри кусками ваты, которую Ник надергал из подкладки своего пальто, все же пожевали жесткое мясо. Пир в этот вечер был у немногочисленных оставшихся еще в живых зверей. Ник был счастлив.

…Ночью Нина страшно закричала. С гулко бьющимся сердцем Володя сел, зажег лампу и потряс Нину. Та открыла глаза, всхлипнула.