Константин Золотовский - Бешеная акула

Никитин хотел застегнуть мне ремень на ботинке.

— Не надо, — сказал я сердито. — Без вас обойдусь.

Но едва я наклонился, чтобы застегнуть ремень на ботинке, как меня сразу что-то больно ударило в спину и уперлось в позвоночник.

Я вскочил со злостью, готовый кинуться на обидчика. Глядь, а за спиной никого нет. Пименов на корме скруживает шланг, Никитин ушел в рубку, качальщик в рыжей кепке стоит далеко, возле помпы.

«Что за чорт? Или и мне все чудится, как им под водой? А ну-ка, еще наклонюсь». И только я согнулся, как меня снова толкнуло в спину.

— Раздевай! — кричу водолазам.

— А разве в воду не пойдешь? — спрашивает из рубки Никитин.

— Пойду! Раздевай! Нечистая сила ваша — в рубахе!

Развинтили с меня манишку, стали стаскивать рубаху. Качальщик рот разинул, ждет, когда выпрыгнет из рубахи нечистая сила. Охота парню посмотреть, какая она собой, сроду ее не видал.

Стянули с меня рубаху, вывернули, а оттуда из широких складок на палубу упала деревянная вешалка с крючком…

Три дня мы друг, другу в глаза смотреть стеснялись. Вот какие в нашем деле могут быть неприятности.

Никита Пушков был самый здоровый и сильный в здешнем водолазном отряде, на его загорелую спину можно было свободно поместить концертный рояль, музыканта и певицу. Только была у Никиты странная особенность: достаточно было ему поперхнуться и кашлянуть, как он начинал думать о бронхите и воспалении легких. Заболит у него живот после кислого кваса, и он бежит к доктору, спрашивает, не заворот ли у него кишек, а может быть, рак желудка. Останется на расческе волосок, и Никита в отчаянии ждет, что через два-три дня облысеет, как глобус. Однажды довелось ему увидеть через микроскоп инфузорию в капельке воды, и он целую неделю терпел и не пил воды.

Сегодня был редкостный день — Никита Пушков считал себя совершенно здоровым. Но вот проснулся его сосед, черноглазый подвижной водолаз Содомкин, и выкрикнул:

— Никита! Смирно, равнение на меня!

Пушков остановился.

— Чего тебе?

— Ох, Никита, у тебя сегодня цвет лица очень бледный! — воскликнул Содомкин.

Пушков схватил зеркальце и с беспокойством посмотрел на свою красную здоровую физиономию.

— Да нет, парень, цвет лица как будто подходящий, — отозвался v Пушков.

«Смотри-ка, не поддается, чорт его дери, — подумал Содомкин. — Ладно, попробую его еще испугать». И Содомкин сказал:

— Ты, Никита, во сне бредил и долго кричат: «Держи его, держи его!»

— Неужели я кричал? — удивился Никита.

— Страшно орал, — сказал Содомкин. — Я даже через тебя и спать не мог. У тебя определенно острое малокровие.

Никита приложил обе руки к груди и испуганно посмотрел на Содомкина.

«Ага, кажется, клюнуло», подумал Содомкин и сказал:

— К доктору ты не ходи — не поможет, а я знаю для тебя очень толковое средство — рыбью печенку.

— А разве она помогает от малокровия? — спросил Никита. — Я, парень, и сам что-то уже слышал о печенке.

— Слышал, а еще спрашиваешь, — серьезно сказал Содомкин. — Да ведь рыбья печенка — лучшее лекарство в мире. Рыбья печенка моментально излечивает совсем тяжело больных. А если здоровый ее съест, то никогда малокровием не заболеет. И чем крупнее печенка, тем целебней.

Пушков внимательно выслушал и сказал:

— Да, парень, лекарство толковое. Сегодня же схожу к рыбакам за самой крупной рыбой, испробую печенку.

Содомкин засвистал от удовольствия. «Ура! — подумал он. — Уха сегодня будет».

Ежедневное пшено и баранина осточертели Содомкину. Он не ожидал, что так легко уговорит Пушкова. Ведь к рыбакам надо было итти очень далеко, а, кроме того, Пушков как огня боялся рыбных блюд с тех пор, как услышал, что какой-то человек отравился головой леща.

Мысль о замечательной печенке овладела Никитой. Когда он пришел на баркас, то по рассеянности даже отдавил лапу Тайфуну. Кроткий пес взвизгнул на всю Волгу.

— Ты что, Никита, рассеянный? — спросил его старшина баркаса.

— У него хроническое малокровие, — сказал Содомкин. — Но он сегодня добудет рыбью печенку, и болезнь как рукой снимет.

Старшина рассмеялся:

— И все ты, Никита, чудишь насчет болезней. Иди-ка лучше под воду сваи пилить. И все твое малокровие как рукой снимет.

Старшина помог Пушкову надеть водолазный костюм и дал ему в руку пилу-ножовку.

Когда Пушков погрузился в воду, старшина спросил Содомкина:

— Где же это Никита рыбью печенку возьмет, когда и рыбы-то нет?

— Добудет, — сказал Содомкин. — Сегодня же после работы он из-за печенки к рыбакам за рыбкой двадцать два километра сгоняет. Поедим свежей ухи.

— Ну, это ты, приятель, заврался, — сказал старшина. — Не попрется Никита по жаре в такую даль. Он здоровье бережет.

— Держим пари, что пойдет?

— Давай!

— А только кто проиграет, тот будет на себе верхом катать, — сказал Содомкин.

— Ишь ты, конь выискался, — засмеялся старшина.

— Так ведь кататься-то я на тебе буду, — уверенно сказал Содомкин.

— Ну, это еще неизвестно, — с достоинством заметил старшина.

Пушков не слышал спора между старшиной и Содомкиным. Он в это время решительно вышагивал по дну реки, волочил за собой шланг, сигнал, вздымая из-под ног разноцветный ил.

В подводном сумраке цвета яблочного компота обозначались перед ним тени, неясные и расплывчатые. Никита подошел к деревянным сваям старой пристани. Сваи мешали пароходам. Их надо было срезать. Никита любил водолазную работу и под водой забывал все свои сухопутные тревоги и неприятности. Хозяйственно оглядел первую сваю, приставил к ней пилу-ножовку, а для удобства опустился коленом на бревно, лежавшее внизу, да враз и отскочил:

— Ой, парень!

Бревно это оказалось живым. Оно чесалось о сваю, как настоящая свинья.

Пила-ножовка выпала из рук Пушкова. Он быстро протер носом запотевший иллюминатор и оторопел — у бревна был рыбий хвост. Безобразная голова, похожая на бычью, шевелила длинными белыми усами. А спину, похожую на кору старого дерева, покрывала зеленая слизь и речные улитки.

Это был толстый громадный сом. Он дремал и во сне тихонько почесывался о сваю, — наверно, хорошо подзакусил. Никите припомнилось все, что он слышал о сомах. Про одного на Кубани старики рассказывали, что тот сом жил в глубокой яме на дне, а обедать подплывал к берегу и целиком, с ножками и рожками, проглатывал телят, которые забредали в реку в жаркий полдень. Пообедав теленком, сом бессовестно сосал молоко из вымени коров, стоявших по грудь в воде. Немало он утянул с поверхности уток и гусей и нагонял страх на лошадей и ребят. Однажды его пробовали поймать сетями, но он разорвал рыболовную сеть в клочки и ушел в глубокое место. Тогда ему забросили удочку. Крючок сделали в кузнице и насадили приманку — жареного барашка. Сом проглотил и попался — веревку-то канатную ему не оборвать. Потянули сома на берег — не идет, пришлось в подмогу запрячь пять рослых быков. И когда сома выволокли, весь народ закричал «ура».