Роман Волков - Моя снежная мечта, или Как стать победительницей

«Время я теряю, – размышлял он. – По-человечески поступил: спас девочку. Теперь пусть государство ей помогает. Может, родственников найдет. Может, еще чего. Я-то ей кто? Никто».

Когда Тобуроков передал ее усатому капитану милиции, девочка снова заплакала. Она уже привыкла к запаху его куртки, такому же знакомому, как и у отца, который куда-то пропал, но обязательно скоро найдется…

На все попытки выяснить хотя бы ее имя девочка молчала. Ей не нравился этот капитан милиции и его усы, и неуютна была ей вся эта казенная обстановка кабинета, отделения, вообще всего райцентра. Где ее лес, где ее папа, где дядя-охотник, который должен был пойти искать папу, а вместо этого привез сюда…

Капитану тоже недосуг было долго с ней возиться. Свои проблемы есть, в конце концов. Раскрываемость по району падает, отчетность ни к черту, эта мелочь чумазая статистику тоже не улучшает. А жена потом дома пилит, что надо было за Ваську Петровичева выходить, он уже вон в самом Зеленограде начальник паспортного стола, а она тут с ним так и умрет в тоске в райцентре.

«Да ну ее правда, – подумал капитан, глядя на упорно молчащую и смотрящую исподлобья девочку, – отвезу ее в больницу, пусть сами в детдом сдают. А, не, паспортисткам сначала, пусть документ выпишут на имя Зоя, Зоя Дубова пусть будет, лесной подарочек, тоже мне».

Капитан толкнул дверь кабинета паспортного стола:

– Привет, девочки! Кому подарок?

– Привет, подарок?! – защебетали «девочки» от сорока до пятидесяти в густом макияже и излишне нарядных платьях. Было очевидно, что, кроме работы, в этом райцентре ходить особо некуда.

– Да Тобуроков из леса подсуропил. Наткнулся на пепелище. Деревня там, оказывается, была охотничья. Пожгли всю к псам, – капитан прибавил крепкое слово и махнул рукой для большего драматизма, видя, как «девочки» внимательно его слушают. Не то что жена Ленка.

– Так это кто у тебя там? Собака, что ли? – спросила дама в летах высоким по-детски голосом.

– Да, Катя, как же! Попер бы Тобуроков собаку от большой любви ко мне и к животным! Девка это!

Он посадил сверток на стул и скинул с него одеяло и шкурки охотника. Паспортистки увидели очень грустную, настороженную и насупленную девочку лет четырех.

В возухе повисло дружное «ах». Потом «ох».

– Короче, девочки, быстро запишите мне ее Зоей Дубовой, и я ее в больницу повез, некогда мне. А уж потом я вас отблагодарю, – и он даже попытался подмигнуть, подкрутив одновременно ус.

Самая младшая из паспортисток подбежала к девочке, Верочка Лобова, вечная девушка, любительница классической литературы. Она действительно выглядела довольно молодо для своих сорока лет, да и мыслила все еще по-молодому идеалистично. Она попыталась взять девочку за ручку, но та отдернула и зарылась ладошками в свое грязное платье.

– Зоя? – спросила паспортистка.

Девочка в ответ только покачала головой.

– Так она Зоя или нет? – спросила девушка капитана.

– Да почем я знаю! Сама видишь – звереныш, слова не вытянешь. В больницу ее надо. Может, ее там волки в лесу покусали, может, бешенство у нее, смотри вон дикая! Пусть будет Зоя, как Космодемьянская, раз молчит как партизан.

– Это же ребенок! – воскликнула Верочка, по-театральному всплескивая руками, – ее надо угостить конфеткой!

Тут встала Ираида Марковна, женщина солидная и практичная, предпенсионного возраста.

– Дура! – шикнула она на Верочку. – Ее надо умыть и узнать имя!

Ираида Марковна нависла над девочкой и принялась командовать:

– Девочка! Ты хочешь всю жизнь прожить с именем Зоя Дубова? Как тебя зовут? Кто твои родители? Пошли умываться!

У малышки и мускул не дрогнул, девочка молчала и только глубже отодвигалась к спинке стула.

– Что я говорил?! – гордо и солидно сказал капитан. В этот момент он чувствовал себя хозяином положения, хоть и за счет несчастного ребенка. Но мысль быстро отправилась далеко в глубины сознания.

В паспортном столе начался консилиум. Близилось время обеденного перерыва, а в магазин, Ираида Марковна слышала, завезли колбасу. Так что быстро постановили, что раз девочка упрямится, пусть будет Зоей Дубовой. Им своих дел хватает.

Быстро напечатали справку, шлепнули печать, завернули обратно в шкурки и всучили капитану.

В районной больнице дежурная сестра приемного отделения тоже несильно обрадовалась. С ее копеечной зарплаты копилась только бесконечная усталость от одинаковых дней, нескончаемой писанины, вечной экономии, ночных дежурств и недосыпа. Пациенты – взрослые или маленькие – давно уже вызывали в ней не больше эмоций, чем болванки на станке у столяра.

Она приняла и записала как положено девочку. Шкурки, которые Капитан пытался оставить себе, не дала. Положено сдавать всю одежду поступающих в лечебное учреждение на хранение в шкафчик!

– Всю одежду, – гордо подчеркнула женщина. Она тоже, пожалуй, впервые за годы ощутила себя человеком, пусть даже и за счет стареющего милиционера. Впрочем, эта мысль тоже быстро пропала куда-то в бессознательное.

Капитан, наконец, ушел, одновременно облегченно вздохнув и с досадой сплюнув на землю.

Сестра передала девочку в инфекционное отделение на осмотр. Врач завела карточку на имя Зоя Дубова и пошла принимать новую пациентку.

Врач оказалась молодой женщиной лет тридцати. Она не могла иметь своих детей, поэтому к чужим относилась с особым трепетом и невысказанной нежностью.

Но такую дикую и закрытую девочку она видела впервые. Во время осмотра та делала все, о чем ее просили, но не отвечала ни на один вопрос.

Не найдя ничего по своей части, врач записала ее на осмотр к лору – а вдруг девочка глухонемая? И к психиатру, все-таки у ребенка шок, ее же, кажется, нашел в лесу на пепелище местный охотник. Так передала ей дежурная сестра со слов капитана…

«Что она там делала, на этом пепелище?» – мелькнула мысль, тут же вытесненная насущными проблемами и делами.

Вымытую и одетую в казенный больничный халатик девочку поселили в отдельном боксе на карантин. Туда же дежурные сестры приносили ей еду из больничной столовой и игрушки, которые нашлись в отделении.

Ела она только кашу, совсем чуть-чуть, к игрушкам не прикасалась, в разговоры не вступала и все время смотрела в окно. Когда приходило время спать, послушно ложилась и закрывала глаза.

И только когда во всем отделении гас свет и слышался храп дежурной из сестринской, она начинала тихонько плакать. Маленькие кулачки сжимали казенное колючее одеяло, по похудевшим щечкам текли ручейки слез. Они заливались в уши, за уши, текли по шее, стекая, накапливались в маленьких ключицах. И так напоминали дождь…

Кончается зима, снег начинает таять. Вот она у папы на плечах, он бежит на лыжах через лес к дому, потому что начался дождь. Он стекает по волосам и наливается в ложбинки под ключицами, а потом выплескивается из них, потому что папа ловко подпрыгивает на кочках. А потом опять накапливается и опять выливается…