Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Как она запомнила, Рождествено находилось в Рязанской губернии. Найти бы эту Рязань!

У Джейн даже дух перехватило от смеси страха и уважения к себе, когда она представила, сколько проплыла и проехала от Йоркшира. Половина пути? Надо разглядеть вторую половину. Тем более что русским хватило любезности основать Севастополь в том месте, где его можно найти с первого взгляда, – на южной оконечности Крыма. Вот только как до него добраться?

И Джейн, морща лоб, вглядывалась в русские буквы, пытаясь прочесть названия городов. Это было нелегко, большинство букв были как в латинском алфавите, но попадались и неизвестные. Если бы они выехали из Москвы и направились сразу в Крым, то проехали бы городом «Ти. а» – Джейн не понимала, как читается третья буква. Может, это «н»? Тогда город называется «Тина». Тогда все понятно со следующим городом по пути на юг – это город Опен. Дальше, по той же дороге, будет город Кипк…

– Эх, Сашенька, – тихо продолжал дядя, – чего же тебе такая охота промочить своей кровью крымский песок? Исчезнешь, как капля. Я же знаю тебя, Сашка, ты сразу в самое пекло полезешь. Да ещё мальчишку тащишь! – дядя Лев прибегнул к аргументу, нередко успешному в разговоре с возрастом, которому приятен любой намёк, что он уже не мальчишка.

Джейн, конечно, не поняла, но Саша укоризненно взглянул на дядю. Считалось, что Иоганн все же немного знает основной язык империи.

– Пардон, – сказал Лев Иванович, но продолжил: – О себе ты не думаешь. О моих чувствах тоже – ладно. Но ты о своём эстляндском Ваньке подумай. Совсем ребёнок! Посмотришь, так девица, натуральная девица. Он бы в шекспировском театре Офелию бы играл или Джульетту! А ты его в Севастополь тащишь, под пули!

Эти слова были произнесены по-английски – Лев Иванович решил, что другу племянника этот язык незнаком.

Саша смутился и покраснел до невозможности. Дядюшка, конечно, этого не заметил, так как Джейн уронила атлас и кофейную чашку. Чашка оказалась счастливее своих сестриц с «Саут Пасифика» – она упала на ковёр и не разбилась. Это позволило Джейн нагнуться за упавшим атласом и чашкой, чтобы скрыть ещё большую красноту и переполох.

Лев Иванович сделал неверный, но логичный вывод:

– Извините меня, милостивый сударь, – обратился он уже по-русски к Джейн. – Очень рад, что и вам не чужд язык Мильтона и Чосера. Ещё раз прошу, простите великодушно. Но, извините, от слов своих не отрекаюсь, а, напротив, ещё больше утверждаюсь в своей правоте. Уж не сердитесь, что упоминаю ваш род, но вещи потребно своими именами называть. Не любят на Руси немцев, по дурости, конечно, не любят. А таких, как вы, любить должно! Юный остзейский барон, образованный, языки знает и сбежал из дома проливать кровь за Россию! Вас надо беречь для страны, как и Сашку моего!

Кроме имён английских поэтов, Джейн поняла лишь, что перед ней извиняются, и сказала: «Все карашо».

Наступила пауза, не то чтобы неловкая, а просто естественная, когда все сказано и продолжение спора может лишь обидеть собеседника.

– Ладно, Сашенька, – сказал Лев Иванович, – не убедить мне тебя. Будет, как в любезной нам обоим Англии: дебаты дебатами, а закон законом. По закону я твой самый близкий родственник и опекун. Поэтому вот моё слово: в Крым ты не едешь. Будешь здесь жить, под моим гласным надзором. Руки-ноги в цепи не закую, но потребуется – испорчу пейзаж под окном, выстрою забор в пять аршин и ключ буду в кармане носить. Лучше уж оставайся по доброй воле. И друг твой Иоганн погостит. Вашей родне я письмо напишу, будьте уверены, к вам дома строгих мер не применят. И то, – повторил дядя, – лучше любая строгая мера, чем пуля в голову. Давайте-ка спать пойдём. Вам тут ещё долго жить, наговориться успеем.

Попрощались. Лев Иванович пошёл в свою спальню, Джейн и Саша – к своим комнатам.

– Твой дядя очень мил, – заметила Джейн. – Если бы у меня был такой, сегодня я бы легла спать в Йоркшире, а не Rezane. Но о чем вы так долго говорили?

Саша махнул рукой.

– Чтобы понять такие разговоры, тебе надо было пить не кофе, а коньяк. Говорили о войне, о родне, о России, конечно. Дядя пришёл к выводу, что ты замечательный и нужный для страны немец. Я тоже могу быть полезным для России, поэтому нас он не отпустит. Обещал выстроить забор, в двенадцать футов вышиной, вокруг усадьбы. Пойду спать и думать, как его перелезть.

– И я тоже. Кстати, как твои руки?

Саша улыбнулся.

– Зажили, но прежний непорядок заметён. Дядюшка к ним постоянно присматривался, но, как настоящий джентльмен, сдержал любопытство. Пошли спать. Предупреждаю: пробужусь не рано. Сегодня я впервые за четыре месяца усну в своей постели.

Джейн, вспомнив расстояние от Йоркшира до Рязани, подумала, что с ней это случится нескоро. Но промолчала и пожелала Саше спокойной ночи.

«Поздравляю, Томми, я попала в плен. Не возмущайся, пожалуйста, не говори, что в плену так не кормят. Хорошо, Томми, ради правды я вспомню, как правильно называется такой арест – это интернирование. Ещё можешь меня поздравить: меня признали русским патриотом и интернировали именно за это. Причём арестовали на неопределённый срок: меня выпустят, лишь когда в Рождествено приедут несуществующие родственники из Эстляндии, которую я не успела разглядеть на карте.

Томми, ты, наверное, как и папа, привык к жарким странам, где нет прохлады даже ночью. Как бы ты удивился, увидев эту белизну за окном! И ведь это не высохшая морская соль, это замёрзшая пресная вода, упавшая с неба. Она холодная, но в комнате так тепло, что об этом даже и не думаешь.

Томми, в этом огромном доме спят десятки людей (скажем честно – рабов), всей душой любящих своих господ. Именно поэтому эти люди – самые надёжные тюремщики: они не хотят, чтобы молодой господин погиб на войне, а старый – умер от горя. Как поступит Сэнди, я не знаю. Никогда за последние месяцы мне не было так уютно, надёжно и тревожно одновременно. Надеюсь, Томми, ты понял меня?

Впрочем, я засыпаю».

Джейн проснулась от стука в дверь. Стучали деликатно, и недавний стюард-бой «Саут Пасифика» Джонни сразу признал манеру слуги.

Последние минуты Джейн не спала, а дремала, жмурясь от солнечного луча, проникшего в комнату (надо же было опять так заспаться!). Поэтому она быстро оделась и легко подскочила к двери. По дороге, конечно же, заглянула в зеркало, чтобы признать себя мальчишкой.