Надежда Тюленева - Тайка

— Открыли? Молодцы. Тогда объявления надо было у клуба и в правлении повесить, чтобы все знали. Да и вообще надо было дело это в клубе устроить — посвободнее, подоступнее… Так кто ж у вас там победителем вышел?

— Таисья! Таисья ваша. Первую премию ей присудили.

— Да ну!

— Во, гляди, а я и не думала! — Разрумянившаяся Тайка стала похожа на свеколку. Но покраснела она не от радости, а от какого-то страха. А может быть, от стыда. Вспомнила, как хотела присвоить Наташин рисунок.

Повернули к школе.

Когда обметали на крылечке ноги одним веником по очереди, Тайка замешкалась, отведя Петьку Сорокина за угол:

— Петька, у меня секрет! Есть у вас вострый-вострый топор?

— Есть, а чо? — с опаской спросил Петька.

— Ничо! Потом узнаешь, ишь какой любопытный! Собери-ко парней пять, шесть… восемь и заедете за мной после обеда… Да нет, отец догадается! Пусть у тебя соберутся. Надо до вечера одно дело провернуть! На лыжах только приходите. И с топорами, кому удастся захватить. Но на лыжах — обязательно. А сейчас айда посмотрим, что там деется.

На крыльце Петька и Тайка столкнулись с Наташей. Она уже уходила. Исподлобья, как никогда раньше не смотрела на Тайку, она взглянула на них, прошла мимо и стала надевать лыжи.

— Натал, ты чего? Подожди нас-то! Ну тогда и я с тобой, нужна мне эта выставка!

— Видимо, нужна была. Не ходи за мной, пожалуйста! — отрезала Наташа, так и не подняв глаз на подружку.

— Да ну ее! — оскорбился за Таиску Петька. — Еще нос задирает. Гостья — косоротая Федосья! — и подтолкнул Тайку к двери.

Девочка растерянно переступила порог. Ее тотчас окружили и потянули к самой середине выставки.

Там уже стояла Марфа Егоровна в любимом своем малинового цвета атласном платье. Мать из такого атласа Тайке одеяло в приданое сшила. Художник, чтобы разговаривать с учительницей, перегнулся почти вдвое. А она, как маленькая, засматривала ему в глаза и старательно кивала головой. И все ощипывала, одергивала свое сверкающее платье.

— Вот она, вот она Туголукова! — кричали ребята, подводя Тайку к Марфе Егоровне.

— Туголукова! Мы тебя ждем! — праздничным, на гостя настроенным голосом сказала учительница и вопросительно взглянула на художника.

А тот, внезапно чем-то заинтересованный, словно забыл обо всем, не видел ни Марфы Егоровны, ни окруживших его ребят.

— М-м… А разве этот рисунок не Андрюши Туголукова? Ведь это мальчишеский рисунок! Это явно мальчишеский рисунок. Правда, он был без подписи, когда я его смотрел впервые. Мне кажется, здесь что-то напутано… — Художник обращался теперь к Марфе Егоровне.

— Андрей Туголуков? — взбугрила она свои мощные надбровные дуги, розовые и блестящие, оттого что были недавно подбриты. — Он же давным-давно на флоте служит. Если вы о Таискином брате говорите?

— Ничего не понимаю, — пожал плечами художник.

Он повернулся лицом к ребячьей ватаге, и Тайка оказалась перед ним глаза в глаза.

— Ага, попался! — громко сказал обрадованный художник. — Как же вы говорите, что его нет! Вот же он, Андрюшка-то!

Схватил Тайку за плечо и подтолкнул к стене, к отцу. Николай был поглощен разглядыванием рисунка, награжденного первой премией.

— А? Что? A-а, это ты, Таиска? Разве же это ты рисовала? — положил Николай тяжелую руку на другое Тайкино плечо. — Я помню, у тебя луг был, девчонки, ромашки. Видел утром на столе.

Тайка, и так уже вся замороженная, подняла глаза кверху.

— Тц! — в ужасе цокнула она языком.

И вдруг, опомниться никто не успел, вывернулась из-под рук отца и художника и мгновенно исчезла. В оставшуюся распахнутой дверь валили клубы морозного воздуха. Кто-то из последних в толпе ребятишек прикрыл ее, и все, теперь с обостренным любопытством, уставились на рисунок.

Под безглазым пустынным солнцем, ка раскаленной, в трещинах земле один-одинешенек, на всю Вселенную — один, стоял мальчик. Совсем маленький мальчик. Перед ним, выпрямившись на хвосте и глядя неотрывно в его глаза, замерла черно-золотая змея. Он смотрел в глаза змеи, как человек смотрит в глаза другому человеку, более того — другу. Доверчиво, внимательно, чуточку грустно. Смотрел, как бы ожидая помощи. Над пустыней, в глубине ее безоблачной синевы, проплывали неслышно странные планеты. В солнечной дымке едва намечались их очертания. На самой близкой вырисовывался силуэт розы, скрытой стеклянным колпаком. И горела звезда на курточке мальчика.

Лично Марфа Егоровна отказывалась понимать смысл признанного лучшим рисунка. Ребята нашли его смешным.

— Чего это он в пустыне забыл? — хихикнула Нинка Крутогорова. — Придумает же Тайка!

И только художник, председательствовавший в выставочном комитете, сиял, как новенький пятак. В глубине души Марфа Егоровна считала рисунок зряшным, с потолка, поскольку так не бывает в жизни. Не бывает, чтобы ребенок был забыт в пустыне, чтобы змея — на хвосте! И главное — смотрит и не жалит!

— Чудной рисунок, а интересный! Только не Таиска его рисовала, это уж точно! — заключил Николай и добавил решительно. — Евгении Ивановны это дочка рисовала — Наташа. Или, может, даже сама она, Евгения Ивановна, великая выдумщица.

…Кололо в боку, и было больно в горле, и нога, зашибленная недавно чугунком, не давала полностью наступать на нее, и сбивалась на глаза ушанка, и текла по виску струйка пота… Но Тайка бежала, бежала! Скорее! Не так просто взглянула на нее Наташа, когда уходила из школы, там на крылечке. Она что-то уже решила!..

Почти падая, рванула Тайка дверь избы. Шуба Наташи на лавке… Тайка подлетела к горнице. Торопливо укладывала Наташа в холщовый мешочек свое и Митино белье, полотенце, мыло, зубные щетки.

Тайка метнулась к этажерке и лихорадочно стала рыться в старых тетрадках на нижней полке. Выдернула из стопки пачку перевязанных крест-накрест листов и, уж не в силах подняться, хватаясь левой рукой то за бок, то за горло, правую — с пачкой листов — протянула Наташе.

— Вот… здесь нет… только одного… — задыхалась Тайка. — Что на выставке. Но я перепутала… ей-богу, честное слово… Честное пионерское под салютом… Видишь, за галстук держусь… Я не нарочно. Где моя сумка? А, вот она… — Тайка, не вставая с пола, дотянулась до полевой сумки, висевшей на этажерке, покопалась и вынула из отделения для тетрадей одну какую-то. В ней все еще лежал тот, ее собственный рисунок. Тайка победно подняла его. — Вот он, мой-то. И ничуть не хуже! Я перепутала просто.

Наташа нехотя, через плечо взглянула.

Тайкино лицо вспухло, покрылось красными крапивными пятнами, нос и треугольник вокруг губ побелели, а глаза смотрели замаянно.

— Как же это ты перепутала, когда они такие разные?