Иштван Фекете - 21 день

Но не это главное!

Главное — это сам разговор по душам, который включает в себя подробный разбор достоинств и недостатков убойной свиньи со всеми вытекающими отсюда последствиями, перечень пожеланий хозяина, сравнение теперешней свиньи с прошлогодней, обсуждение количества и качества соли, паприки, черного перца и прочих приправ и специй, время и место засола и копчения… и множества других важных и милых сердцу тем, порождающих мелкие пересуды; затем доходит черед до местных, сельских дел, которые приводят к обобщениям всевенгерского, а то и всемирного значения, однако выводы эти не грозят переворотом размеренному укладу жизни, а напротив, обращают в праздник ничем не примечательный день.

Дядюшка Йоши не стал еще раз досадливо крякать. Он молча пропустил второй стаканчик, а про себя решил, что к Мишке надо наведаться непременно…

Эта мысль на секунду вызвала у него улыбку, впрочем, наверное, не слишком убедительную, потому что Маришка, ведомая поразительным женским чутьем, тотчас бросила на другую чашу весов двух друзей Йоши.

— Я подумала: а чего бы тебе не пригласить на ужин священника с почтмейстером…

— У нас не было заведено…

— Надо позвать, Йошка, ведь это твои друзья!.. Да ты не бойся, меня они и в глаза не увидят. Что я им — простая баба…

— С чего бы это им тебя не увидеть?

— Не ровен час еще чего подумают… — сказала Маришка и, опустив голову, вышла из комнаты.

Йоши Куругла какое-то время еще смотрел на то место, где перед этим стояла женщина, затем перевел взгляд на свои башмаки, которые по-прежнему казались ему чужими. И даже шагая по улице, он нет-нет да и поглядывал вниз, себе на ноги, потому что праздничный блеск башмаков как-то не вязался с привычной будничной обстановкой.

«Надо будет смазать их салом, — утешал он самого себя, — для таких башмаков это самое подходящее дело…»

Семейство Карваев и в самом деле обиделось. Мишка, правда, еще старался держаться в рамках гостеприимства, но жена его какое-то время даже не входила в комнату, и даже святой Иосиф и тот взирал с образка на стене с обидой, не подобающей милосердным святителям.

Однако стол был накрыт честь по чести, давая понять, что дядюшку Йоши ждали-заждались, и, вздумай он не явиться, такого стола «старому Куругле» в этом доме больше не видать.

— Никак дядюшка Куругла! — вошла наконец хозяйка, неся горячий проперченный слоеный пирог. — Вот спасибо, что зайти не погнушался…

Мишка улыбнулся вымученной улыбкой.

— Но-но, ты это брось. С чего бы ему нами гнушаться?

— Сам, вишь, с нами и разговаривать не желает, все через других передает… Чем не барин!

— Полно шутки шутить, Юлишка, — посерьезнел тут Куругла. — Гостья она и есть гостья, откуда ей знать наши обычаи. Но если уж меня так встречаете…

Видно было, что теперь дядюшка Йоши как гость чувствует себя задетым, поэтому хозяева тотчас пошли на попятный. Юлишка разлила выпивку по стаканам, а Мишка спросил:

— Ну, так какие будут ваши пожелания, дядя Йоши?

— Да как обычно, Мишка. Тут ты главный заправила… — ответил дядюшка Йоши и улыбнулся, хотя вдруг подумал, что во время забоя могут возникнуть расхождения во взглядах, ведь, по всей вероятности, Маришка и в этом деле придерживается других обычаев.

Однако эта мысль была всего лишь мимолетной и тотчас рассеялась, забылась при виде аппетитного пирога, пикантно-острый вкус которого смягчил добрый глоток вина. После застолья расставание проходило в самой приятной обстановке, хотя глаза у Юлишки подозрительно блеснули, когда она спросила:

— И надолго она задержится у вас, эта гостья?

— Болеет она, — пояснил дядюшка Йоши, — расхворалась по дороге в Пешт.

— Знамо дело, — улыбнулась Юлишка. — Но теперь-то ей полегчало?

— Полегчало, — кивнул дядюшка Йоши. — Ну, значит, мы тебя ждем, Мишка… — и он козырнул небрежно, как может позволить себе бывалый железнодорожник. Затем он направился к дому священника, одолеваемый некоторыми раздумьями, потому как начищенные до блеска башмаки словно бы непрестанно вопрошали: а, собственно говоря, полегчало ли этой Маришке?

Убой свиньи прошел безо всяких осложнений и по сути даже очень удачно. Маришка в своем хозяйственном рвении почти начисто забыла о больной пояснице; она во всем спрашивала совета у Мишки, который после того признал Маришку бабой что надо и все делал так, как ей хочется.

А Маришка не уставала подчеркивать, как много дельного она переняла у Мишки… вот уж никогда бы не подумала!.. И стопка палинки не повредит дорогому Мишке, а то тут до того все жиром провоняло…

Палинка и в самом деле не повредила.

Работа горела у Маришки в руках, хозяйка она и впрямь была отменная, и не успела на небе взойти вечерняя звезда, как все было вымыто-вытерто, по местам расставлено, во дворе, в доме подметено, а Мишка брел домой с такими богатыми гостинцами «на пробу», что даже жена его осталась довольна, только взгляд у нее был какой-то странный, когда она спросила у мужа:

— Ну и что она за птица, эта гостья?

— Баба как баба! Работящая…

— Выходит, вовсе и не хворая?

— С чего бы ей быть хворой?

— Да все с того же, раззява ты эдакий!.. До чего же вы, мужики, бестолковые! Не обхаживала она старого Куруглу, не подпаивала его? Тебя-то, я вижу, она подпоила…

Мишка при этих словах слегка призадумался, а затем прыснул со смеху.

— Верно я говорю? — блеснули глаза Юлишки.

— Со мной она была разлюбезная — врать не стану, а вот как она дядюшку Йоши обхаживает, не знаю. Но вся работа хорошо удалась, чин чином… гостья эта в деле толк знает…

Юлишка бережно раскладывала на столе принесенные гостинцы.

— Уж это точно! — у нее даже руки замерли на момент. — Судя по всему, она очень даже толк знает… Обратил внимание вчера на стариковы башмаки? Сияют, точно зеркало…

— Не смотрел я на башмаки.

Юлишка с материнской нежностью погладила мужа по небритой щеке.

— Да ты, дурачок, хоть бы и посмотрел, а все одно не заметил бы… Ну, ступай умываться, да пора на покой…

После столь насыщенного событиями, хлопотного, но все же веселого дня, естественно, и речи быть не могло о том, что Маришка не покажется перед гостями, да Маришка, уж на что «простая баба», а вторично с таким предложением не вылезала. И если вдуматься хорошенько, пожалуй, она и вообще не стала бы предлагать это, не отдавай себе отчета в абсолютной невыполнимости сего идеального предложения.

И в самом деле: куда было Маришке податься?

Кто стал бы подавать на стол?

И как мог бы объяснить дядюшка Йоши исчезновение гостьи, о которой знало все село?

Конечно, это было невозможно, но мученически-самоотверженное предложение все же прозвучало и не пропало без следа: когда Маришка и дядюшка Йоши в кладовой проводили осмотр аппетитным грудам бренных останков свиньи, дядюшка Йоши от полноты чувств положил было руку на плечо Маришки. Этот его жест отнюдь не был объятием, хотя Маришка тотчас именно так и представила дело.