Иштван Фекете - 21 день

Мельницу уже опробовали, проверив, согласно ли работают все ее части, и подрядчик оставил на мельнице лишь мастера-каменщика — передать готовую постройку мельнику.

— Мельница ладно сработана, не осрамит нас, не подведет, — говорит мастер, когда они с мельником заходят сюда. — Вот и управляющий наведывался…

— Может, пустить воду?

— Конечно, отчего не пустить, — кивает мастер и выходит.

Мельник стоит посреди мельницы и чувствует под ногами привычную дрожь пола: вода вступает в единоборство с колесом. Силы напрягаются, тянут в одном направлении — точно вол под ярмом, а затем разбегаются в разные стороны, направляемые колесами, шарнирами, приводными ремнями, и вот уже — правда, чуть громче обычного, ведь пока что оно пущено на холостом ходу — приходит в движение все мукомольное устройство. Но этот шум стихнет, когда воронка будет засыпана дополна, и в этом изобилии захлебнутся жернова и желоба, а зерно пройдет свой последний путь, доверху заполняя пузатые мешки отрубями и мукой.

Мастер вернулся и теперь стоит рядом с мельником, внимательно прислушиваясь. Однако не слышно никакого лишнего шума, механизмы работают четко, ремни движутся плавно и колеса вертятся равномерно, безо всякого напряжения.

Мельник довольно кивает.

— Можно останавливать? — спрашивает мастер.

— Не надо. Пусть механизмы разработаются.

— Я ведь не зря говорил, что строили на совесть. Вот и управляющий сказал…

— Мне молоть на ней, а не управляющему…

— Оно верно… Ну что ж, тогда и мне пора. Благодарствую за гостеприимство, не стал бы спешить, кабы к утру не надо было в Сил поспеть.

Мужчины обмениваются рукопожатием, и каменщик выходит наружу, в спокойную темноту; какое-то время шум мельницы провожает его, затем мягкое урчание постепенно остается позади.

Мельник стоял в дверях, на том же месте, где они распрощались с мастером. Он прислушивался к сосредоточенной работе лопастей, вдыхал прохладный, пряный запах камышей и луговых трав, и ему подумалось, что место тут неплохое. Конечно, крепко придется потрудиться, ведь он — один работник на все-про все, но другими распоряжаться — тоже лишняя забота. Нет уж, никаких помощников ему не надо, он свое дело знает, и жена работать умеет. И умеет молчать…

— Это ты, Мари? — вгляделся он в темноту. — А я как раз о тебе подумал. Чего ты не ложишься?

— Не спится. Девчушку я уложила, а сама думаю, дай взгляну, чего вы там делаете…

— А ничего не делаем! Мастер ушел, мельницу я запустил, пусть себе разойдется. Затвори-ка дверь. Не озябла? А то я протоплю в маленькой комнате, стены еще не обсохли. Но надо признать, все сработано на славу.

Комнатка была пристроена в расчете на то, что мельнику может понадобиться помощник. Там стояли стол, кровать, скамья и был сложен открытый очаг. Небольшое оконце выходило к воде и к дому мельника.

На постели, должно быть, спал мастер, потому как сено плотно слежалось.

Отблески пламени теплым сиянием озаряли стены, а в черном зеркале оконца отсвечивал скромный огонек масляной плошки.

Ружье мельника было прислонено к стене. На столе заняли свое место кисет с табаком и трубка, которые мельник первым делом принес сюда.

Женщина присела на лежанку, а мельник принялся набивать трубку.

— Мне тоже сейчас не уснуть. Как рассветет, выгрузим скарб, и можно будет и вздремнуть. А потом наведаюсь к управителю. С будущей недели пускай подвозят зерно.

И вдруг перестал набивать трубку.

— Ну и ну! Неужто мы дверь оставили открытой? — он недоверчиво всматривался в темноту за порогом. — Мне послышалось, будто кто-то разговаривает.

Мельник так напряженно прислушивался, что даже рот слегка приоткрыл.

— А-а, это тот полоумный старик, — чуть раздосадованно проворчал он. — Есть у тебя что-нибудь ему дать?

Старый пастух к тому времени уже стоял в дверях.

— Бог в помочь! — поздоровался он и нерешительно огляделся по сторонам. — Веру не видели?

— Она была здесь, дядюшка Ферко, — поднялась со своего места мельничиха, — да мы ей сказали, чтоб не дожидалась. Мол, ежели вы сюда заглянете, мы скажем, что она вас искала…

— Славная девка, — улыбнулся старик и подошел поближе. — Куда я ни уйди, всегда меня ищет.

— Присаживайтесь, дядюшка Ферко, — сказала женщина и вопросительно взглянула на мужа. — Я сейчас приду…

Старик примостился на лежанке, а мельник сел на постель.

— Вот ведь какое дело… Я тут был с самого начала, как первые сваи забили и место для мельницы наметили. Ну, думаю, ужо расскажу мельнику, как мастера работали. Трудились не за страх, а за совесть, никак не придерешься…

— Вижу, кивнул мельник.

— Стало быть, довольны?

В комнате ненадолго воцарилось молчание.

— Оно и верно, все из камня построено, а не из самана… — глаза старика внезапно приобрели странное выражение, но затем он снова улыбнулся. — А Вера и в ту пору всегда меня разыскивала… Добрая девка… хотя она уже и не девка, а мужняя жена… — и он опять задумался.

Тут подоспела мельничиха, неся фляжку с вином, хлеб и кое-какую закуску.

— Найдется у вас ножик, дядюшка Ферко? Откушайте с нами, а то мы тоже проголодались… — она сделала знак мужу.

Старик уставился на тарелку с хлебом и салом.

— Не заслужил я угощение…

— Как это — не заслужили? Вы — наш первый гость, мы вас от всей души привечаем.

Мельник поднялся и, подойдя к двери, сказал:

— Пойду остановлю воду. А вы ешьте, дядюшка Ферко.

Ночь молчала, привыкнув к шуму новой мельницы и вбирая его в себя, но когда мельник закрыл шлюз, тишина плотным объятием охватила всю округу.

Все окрест застыло недвижимо, лишь верхушки пирамидальных тополей едва заметно подрагивали, передавая новости от дерева к дереву вдоль дороги, так что и наш Тополь узнал обо всех событиях, будто сам все видел и слышал.

Костер у колодца подернулся серой пленкой пепла, и последние струйки дыма истаяли в призрачном лунном сиянии. Снова зашумела вдали вода; судя по всему, мельник позволил ей стекать через свободный шлюз, и теперь бурный поток клокочет в ярости, видя, что колесо простаивает в лени и бездействии. А рядом с ним разгневанная вода сердито швыряет вверх-вниз отсвет робкого огонька светильника и лютует, оттого что ей надо мчаться дальше и не может она ни прихватить с собой, ни разрушить на месте этот упрямый крохотный язычок света. Мощный поток бессилен понять, что ему не подхватить и не уничтожить этот крохотный огонек, потому что на самом деле он находится совсем в другом месте и лишь отсвет его пляшет на пенистых бурунчиках воды.

Но затем и шум воды стихает. Неподвижно застывают пирамидальные тополя и Тополь с Бузиной, и кажется, что даже тишина оцепенела от предрассветной прохлады. Лишь сычик пролетел над лугом, но так тихо, что даже не слышны частые взмахи его крыльев. Он опустился на верхушку колодезного столба и застыл на мгновение, только глаза его блеснули.