Оскар Хавкин - Моя Чалдонка

— Плюсик? — опять переспросил дядя Яша. — За что? За то, что Перикл в кино ходил? По русскому-то что у тебя да по арифметике?

Веня уныло посмотрел на товарищей.

— Двойки у меня, — проговорил он еле слышно, — и по немецкому двойка…

— Так, — помолчав, сказал старый Отмахов и поднялся с сундука: — С праздником вас, Яков Лукьяныч!.. Ну ладно, вы хозяйничайте, а я на кухне покурю.

Чай был допит в полном молчании. Немножко стало веселее, когда занялись посудой. Нина и Римма принесли из кухни таз с водой, мочалку.

— Сначала чайную, потом обеденную, — сказала Нина. — Девочки моют, мальчики вытирают. Кто хочет, — добавила она.

На Володю Нина так и не посмотрела ни разу.

Дима немедленно отошел в угол, к сундуку, и стал разглядывать охотничье снаряжение дяди Яши. Гремели в тазах чашки, тарелки, звенели ложки и ножи, а Дима думал о том, где бы он был сейчас, если бы…

— Вот уж Дима никогда не поможет! — сказала Римма. — Просто даже нехорошо!

— Он вообще сегодня скучный. — Лиза показала свои остренькие, щербатые зубки. — Как же, еще воскресенье пропустили — жалко!

И загремела от удовольствия посудой.

— Ой, — схватился за ногу Володя. — Ты что, Веня, одурел, шумовкой кидаться! Косточку отбил!

— Да я нечаянно… уронил! — Маленький Отмахов в испуге переводил глаза с Володи на Диму. «Вот это номер! Лизка-то, слышите, что говорит!»

Но Дима сидел себе на сундуке, перебирая пальцами патронташ дяди Яши и пренебрежительно усмехаясь, а глаза ушли в узкие щелочки. «Значит, и Лиза прослышала».

— Всегда ты, Лизка, ерунду мелешь, — сказал он спокойно. — Краем уха услышишь, и пошла, и пошла! Язык у тебя ходуном ходит!

— «Ерунду? Ходуном?» — Лизка уперла мокрые руки в бока и взглянула на Любушкина. — А ты, Ерема, уже гоготать собрался. А хочешь, про тебя скажу? Ты все на драгу к Сене бегаешь. Что, неправда?

— Ну и что, ну и правда! — пробормотал Ерема.

— Комбинезон завел, резиновые сапоги, даже шляпу, как у Сени. Скажешь, вру?

— Да это же все отцовское! — Ерема с такой силой тер полотенцем большое синее блюдо, что Веня ожидал: вот-вот в блюде появится дырка. — И не собираюсь скрывать: все равно драгером буду. Сеня обещал выучить.

— Вот! — торжествовала Лиза. — От меня не скроешь! А кто узнал, что дяде Яше дрова возят? Я! А кто первый увидел, как Веня и Володя с тюками тащились? Я! Веня так пыхтел — я сначала подумала, что это эшелон на разъезде.

— Ох, ты! — Веня сердито вырвал из Ереминых рук полотенце. — Медведь, блюдо сломаешь! Поставь в шкафчик на кухне.

В разговор вмешалась Римма.

— Вот, мальчики, нехорошо, — сказала она. — Володя — председатель совета отряда, а только о себе подумал. От себя вещи принес, и все!

Нина с горой вытертой посуды в руках стояла у дверей кухни. Она повернула к Римме продолговатое, в светлом пушке лицо:

— Он, наверное, думает, что одним его полушубком можно всех бойцов обогреть.

Володя не успел ответить, как Нинин голос раздался из кухни:

— Ребята, а дяди Яши-то нет! И Ерема ушел.

Школьники высыпали в кухню. И правда: исчезла с табурета войлочная шляпа дяди Яши, и зеленой толстой Ереминой куртки не видать на вешалке.

— Куда же они ушли?

— Придут, — тоном хозяина сказал Веня. — Может, дрова в ограде колют… А насчет вещей, Нина, я вот что скажу: и другие принесут, кто, конечно, сознательный.

— А может, не у всех полушубки и валенки есть? — сказала Нина. — Наша мама все отцовское сдала уже — что же теперь делать? Петя просит полушубок, Кира просит, и мне надо сдать. Не все такие богатые, как Сухоребрий или Бобылкова.

Володю передернуло: «С Тамаркой в ряд поставила».

— Ну, что же, — сказал он, — может, кто согласится за тебя принести.

— Ты, что ли?

— Хоть бы и я!

— А потом по всему прииску похваляться будешь, да? Так надсмеешься, что со стыда помру!

— Я? Нина, я?

— Ты! Ты! — со слезами в голосе крикнула Нина. — Ты! Ты! Ты!

Она стояла, прижав руки к груди.

— Когда я смеялся над тобой? Ну, говори, при всех говори! Я не боюсь! — требовал Володя, стоя прямо против Нины. Родинка у него над губой словно еще больше потемнела.

— Говори же, Нина, говори скорей! — сказала Лиза.

— Говорить ей нечего, — сказал решительно Дима. — Ерунда какая-то.

— Ерунда! Да ты… да вы все надо мною смеетесь! Я знаю!

Нина, уже всхлипывая, закрыла лицо руками.

Все? Но никто нигде никогда не смеялся над Ниной!

— Выдумала тоже!

— Наплела на Володю!

— Да чего ты, Нина?

— Это даже некрасиво!

Последние слова задели Нину. Она открыла глаза.

— Некрасиво? А красиво врать, будто я списываю? Вы все за Володю — как же, «хороший товарищ», председатель совета отряда. А мне Тамара про него все рассказала!

Тамара? Вот как! Володя опешил. Он растерянно посмотрел на товарищей:

— Ребята, но я же не говорил этого, честное пионерское!

Римма оказалась самой трезвой и рассудительной. Она схватила Нину за плечи и силком усадила на место:

— Рассказывай. Сейчас же расскажи нам все!

Но Нине рассказывать не пришлось. Дверь растворилась, и в дом вбежал запыхавшийся Ерема Любушкин. Он долго мотал головой и размахивал руками, пока не совладал с дыханием:

— Дядя Яша прислал… Девочки, бегите за рабочими… Лед крупный пошел… Леспромхозовские плоты с берега сорвало… Надо предупредить, чтобы драгу увели… Ребята, айда на Первый стан!

Три километра, и все бегом, без передышки. Подгоняемые хлестким сивером, школьники добежали до протоки, пересекли ее и поднялись на взлобок. Они увидели набухший, свинцово-темный Урюм; толстые серо-белые льдины стремительно проплывали вниз по течению. Льдины вращались, словно танцуя, сшибались, врезались в берега…

Драгу мальчики увидели сразу. Ее окрашенные в красный цвет борта ярким пятном выступали на фоне темной реки и белых ледяных глыб. Драга тихо смещалась к тому берегу. Сверху драга напоминала гигантского жука, сонно шевелившегося на поверхности воды: четыре боковых каната, соединявшие борта понтона с берегами, — словно лапки; головной канат — словно хоботок, спущенный в воду.

Ребята по крутому склону побежали вниз, карабкаясь до бугристо-ледяной поверхности уже смерзшихся галечных отвалов. Эти каменные голыши были как белые, серые, желтые шары в стеклянной упаковке. Они словно выкатывались из-под ног, и мальчики спотыкались и падали.

Но вот мальчики вышли к берегу. Хлещет под яростным ветром красный флаг над драгерской будкой. Плывут льдины, а на драге все спокойно. Вот она сместилась еще ближе к берегу, черпаковая рама немного приподнялась над уровнем воды, и черпаки, только что выбиравшие породу со дна, теперь, как огромный фрез, снимающий стружку, стали срезать надводный слой почвы.