Шалва Амонашвили - Педагогические притчи (сборник)

И получается, что ты постоянно живешь с ним – кто внутри тебя и кто никогда не подведет, но поможет в беде, заменит многих воспитателей.

Воспитывался ли я без отца, Отец, если всегда чувствовал твое присутствие в себе и видел, как память сердца заботилась обо мне?

Мне уже семьдесят лет. Время ли ударяться в сантименты. Обращаюсь к своей памяти сердца не для чувств и переживаний, – я их оставляю в себе, ибо люблю их, – а для постижения простой истины: может ли Отец, ушедший из жизни, когда тебе только исполнилось десять, быть твоим воспитателем и духовным наставником даже тогда, когда ты сам стал отцом и дедушкой?

Моя истина торжествует: «Может, может!»

Вначале, Отец, ты оберегал меня от многих шалостей, напоминал о долге, который возложил на меня, уходя на войну: «Ты остаешься единственным мужчиной в семье».

Ты оберегал меня от всего того, что могло сделать меня безнравственным и бездуховным. Я взрослел, переходил на разные уровни жизни, и Ты снова напутствовал меня как друг. Разумеется, в моем становлении тебе помогали люди, окружавшие меня, помогала мама, Твоя жена-красавица, которая не поверила извещению и ждала Тебя до последнего вздоха.

В дальнейшем я начал черпать из памяти сердца мудрость заботы истинного Отца и наполнялся этим негасимым чувством к своим детям и внукам.

Что бы Ты мог оставить мне такое в наследство, что было бы дороже памяти о Тебе? Память сердца граничит с совестью. Вот и живу я по совести, потому что Ты остался во мне как чистая совесть. «Какой был у тебя отец… честный, добрый!» – говорили мне люди, знающие Тебя. Тем самым они как бы давали мне наказ: «Если не сможешь превзойти Отца, то хотя бы будь таким, каким Он был».

Я утверждаю: есть такой чудодейственный закон – Закон воспитания памятью сердца. Уверен, что со мной согласятся очень многие переживающие в себе силу той же самой истины. И если это так, то отсюда и задача, ответственность перед ребенком для каждого взрослого, называющего себя отцом.

Отец!

Я по крупицам собираю в себе все, что связано с моими живыми воспоминаниями о Тебе, и хочу проследить, что с ними в дальнейшем происходит. Я не стал дипломатом, как Ты этого хотел; судьба привела меня к учительской жизни, и я рад этому. Потому свои воспоминания я познаю с точки зрения педагога и стараюсь разобраться, как преобразились они в памяти сердца и приобрели воспитательную силу.

Мне было 10 лет, когда Ты ушел на фронт.

Образы, которые запечатлелись во мне до того, не были плодами Твоих воспитательных усилий, ибо Ты, Отец, никогда не воспитывал меня с помощью каких-либо специальных педагогических мер.

Мне было хорошо и радостно с Тобой. После школы бегал к Тебе на работу в типографию, смотрел, как Ты выпускаешь газету. Мы вместе обедали в рабочей столовой. Я готовил уроки в Твоем кабинете. Мы часто гуляли по проспекту Руставели, и Ты покупал мне французские булочки с сосисками. Все это не было воспитанием, а была сама жизнь. Твоя забота уравновешивала мои импульсивные поступки и направляла мои мысли. В этой самой жизни и впитывал я Тебя, Отец, но помню не всю ее последовательность, а некие фрагменты.

А потом Ты погиб.

Не знаю, нужно ли связывать память сердца только с ушедшим из жизни человеком. Но для меня это именно так.

Однако такая память родилась во мне сразу.

Вначале в моем воображении подростка то и дело мелькали отдельные картины общения с тобой, моя мысль часто обращались к воспоминаниям о Тебе. Ты приходил ко мне во мне. И получалось, что мы продолжали нашу жизнь, но уже в мире духовном. Ты продолжал направлять мои поступки и мысли. Память о Тебе становилась для меня бесценной.

Впечатления впечатлениям рознь.

Впечатления о Тебе, Отец, которые сохранились в моей памяти, имели особое свойство. Они не рассеивались и не блекли, не навязывались моему внутреннему миру, не требовали от меня, чтобы я с горечью вспоминал Тебя. Они навещали меня, чтобы нежно приласкать, подбодрить и помочь. Они стремились вырваться из прошлого и поселиться в моем будущем.

Происходило еще что-то необычное: то или иное впечатление, по мере моего взросления, вдруг приобретало особый смысл и раскрывалось передо мной со своим подтекстом.

Вот пример тому.

В нашей кухне горела керосиновая лампа. Я, пяти– или шестилетний шалун, скрутил бумагу, как скатывали тогда вручную папиросу, и прикурил от лампы. Ты был некурящим. От кого я брал пример, не помню. «Пап, смотри!» – сказал я весело, глотнул дым и закашлял. Может быть, ожидал, что Ты восхитишься моим умением. Но Ты рассердился не на шутку. «Не смей впредь делать такое!» – сказал грозно. Я заплакал, не ожидал от Тебя суровости. А Ты не приласкал меня, не успокоил. Обида осталась во мне.

Шли годы. Я стал студентом. И первое, что сделал, – купил пачку сигарет и начал курить, ибо курили все, и мне надо было показать, что я не мамин сынок, я самостоятельный! В курилке спрашивает меня мой однокурсник, демобилизованный подводник, с протезом на правой ноге: «Отец твой курил?» «Нет», – отвечаю. С быстротой молнии скрутил он мне руку, мои дорогие сигареты сбросил в унитаз и пригрозил: «Увижу тебя с сигаретой – изобью своей деревянной ногой… Запомни».

«Случай» этот придал власть Твоему возмущению в нашей маленькой кухне. Тогдашняя моя «обида» озвучила Твой зов: «Сынок, заклинаю тебя, не пристрастись к курению!» И как ни провоцировало меня в жизни окружение, я выстоял. А потом поискал педагогику, чтобы уберечь своих детей от этой губительной привычки, уберечь своих учеников в школе.

Впечатления о Тебе, Отец, со временем начинали сливаться друг с другом, какая-то внутренняя сила втягивала их в единое целое. И наконец я открыл в себе память сердца о Тебе. Исчезли сумма впечатлений и воспоминаний, исчезли фрагменты жизни. Память о Тебе из прошлого перешла в будущее.

Что есть память сердца?

Для меня она есть Твоя, Отец, светлая, живая сущность и светлая, живая сущность Матери, Бабушки, Дедушки. В своем духовном мире я продолжаю жить с вами, люблю вас больше, чем когда-либо, прислушиваюсь к вашему голосу, делюсь с вами своими переживаниями.

«Память сердца как жизнь, – говорит мне моя личная истина, – она твоя связь и сотрудничество с Миром Надземным, Высшим, Многомерным, или, как учил Иисус Христос, с Царством Небесным».

Отец!

Мне рассказывали, как Ты покинул отцовский дом, потому что…

Впрочем, это неважно.

Ты стал рабочим типографии и вступил в партию безо всякой корысти – это была твоя искренняя вера, не фанатичная, а святая. Она и увела Тебя добровольцем на фронт.

Вспоминаю одну историю и хочу заглянуть в душу Твою.