Андрей Дугинец - Ксанкина бригантинка

А в тот неудачный вечер бородач пришел, когда тетя Нюка возилась еще на кухне, в конце общего коридора. Саша разговорился с гостем, спросил, где он работает да что у него есть. И когда тот перечислил все свои нехитрые сокровища, Саша так и засмеялся:

— Эх ты, нету у тебя ни телевизора, ни ковра, ни картины, которая стоит три тыщи. А вот если бы ты перешел работать в дом отдыха, где моя тетя, у тебя все было бы.

— Да как же это все так сразу и было бы? — удивился бородатый.

— А так, ты отнес бы туда старый телевизор, рваный коврик, что у порога лежал, и картину, где лебедь плывет, и все променял бы вот на такое, как у нас, на новое.

Бородач расхохотался, дал конфетку и признался, что у него старого телевизора нет, так что и менять не на что.

Сашка, съев конфету, еще больше разговорился. Он посоветовал этому бестолковому взрослому, как быть, если нет телевизора, а выменять хочется.

Секрет-то простой. Достань коробку от телевизора, а в середину, как тетя Нюка, всунь старый радиоприемник и отнеси. Там ведь все спишут.

— И откуда ты это слово узнал! — с восхищением всплеснул руками бородач.

— Тетя Нюка всегда говорит так. Она говорит — весь белый свет можно списать.

Бородач опять расхохотался. А тут как раз и тетя вошла.

— Чего ты ржешь? — спросила она гостя.

А тот, давясь смехом, все и рассказал.

О-о-о! Какими жгучими стали тети Нюкины черные брови. Сашке тогда показалось даже, что эти брови зашипели, как змея в траве.

Но удивительно, тетя его не побила, не поругала даже, когда остались одни. А через несколько дней пришла веселая, принесла уйму конфет и объявила, что устроила его, своего любимого племянника, в такую школу, где он будет и учиться и жить, пока они не получат отдельную квартиру. Саша обрадовался перемене местожительства — ему надоел бородач. В сентябре перевезла его тетя в школу-интернат и строго-настрого приказала ни с кем не дружить и ничего про домашние дела не рассказывать.

— Как только заведешь себе дружков, перестану проведывать тебя и носить конфеты.

Ну, за конфеты можно и послушаться. А тетушка приходила чуть не каждое воскресенье и все напоминала свой первый наказ. Так Саша и привык жить в одиночку, без друзей, без товарищей.

Сначала он все спрашивал, почему так долго не дают новой квартиры, а потом привык и перестал о ней думать. Тут и тепло и сытно. Конфет тетя Нюка приносит — чем не жизнь?

Потом вдруг объявилась еще тетя Зина — сестра отца. Тоже иногда приходит с конфетами. Эта все уговаривает, чтоб Саша от тети Нюки перешел к ней жить. А у самой совсем нет никакой квартиры, живет в общежитии, потому что одиночка.

Тетя Нюка, как узнала, что Сашу переманивают, стала ходить каждое воскресенье. А про тетю Зину всю правду рассказала, что она страшная, потому что уже два раза сидела в тюрьме за «неумную торговлю».

Ну они там ссорятся, а Саша от этого только выигрывает, и все конфетами.

Вот только теперь не знает он, как будет дальше: директор откуда-то узнал о тяжбе тетушек и запретил им приходить в интернат, милицией пригрозил, а тете Нюке сказал, что совсем отнимет у нее права на племянника. Да Саша теперь и сам, наверное, не ушел бы из интерната.

Ведь из-за одних только конфет не пойдешь ни в барак тети Зины, ни в продымленную табаком и пропахшую водкой комнату тети Нюки.

В последнее время что-то и конфеты стали залеживаться. Надоели они Саше. А вот у ребят тут много интересного. Да у них каждый день что-нибудь новое. Все какие-то тайны да секреты.

Нет, надо их заставить принять в свою компанию. По-хорошему не хотят, так придется им чем-то насолить, чтоб нос не задирали. А когда присмиреют, опять попроситься понастойчивей.

А тут и случай подвернулся.

Резкими, частыми рывками шаркая рубанком, Атнер строгал сосновый брусок. Виктор Семенович, заметив, как он работает, подошел и остановился возле верстака, покручивая седой ус.

Атнер виновато глянул на него: уж коли Висеныч покручивает ус, дело плохо. И правда, учитель тут же сделал замечание:

— Ты, Атнер, у нас торопыга. Все хочешь взять рывком, с налета, — заметил Виктор Семенович. Отстранив мальчишку, он встал на его место и начал строгать.

Атнер стоял рядом, ловил каждое движение учителя и то и дело протягивал руки: «Понял, Висеныч, понял. Давайте я сам!»

— Ничего ты не понял — ты смыкаешь рубанок, выхватываешь клочья из дерева. А рубанок должен плавать по брусу, как лебедь по воде. Планка станет ровной только тогда, когда стружка пойдет тонкая, сквозная. — И, подмигнув, учитель показал Атнеру на соседний верстак: — Глянь, у твоего дружка, Валерки, что за рубанком вьется. Не стружка, а ленты в косы нашим девчатам!

— Так он и дома умел строгать.

— Таким родился?

Виктора Семеновича вызвали из мастерской, и Атнер начал строгать так, как его только что учили. Когда учитель вернулся, у Атнера получилась первая красивая стружка. Она была во всю длину бруска, но еще не везде одинаковой ширины и толщины. Атнер старался так, что пот выступил на лбу.

Висеныч подошел к нему, полюбовался работой и, ласково положив руку на плечо Атнера, подозвал остальных ребят и заговорщическим шепотом сказал:

— Приходила Евгения Карповна, просила отремонтировать дверь ее кабинета. Плохо запирается. Евгения Карповна боится, как бы марсианские шпионы не выкрали дневники, тетрадки с двойками и прочую секретную документацию. — Последние слова Висеныч произнес с таким серьезным выражением лица, что ребятам стоило огромного труда не расхохотаться.

— А на Марсе шпионы есть? — серьезно спросил Атнер, отложив фуганок.

— Кристаллы! — сурово насупив брови, ответил Висеныч. — Там и люди кристаллы и шпионы кристаллы. Обычные люди — светлые, розовые, голубые кристаллы. А злые — черно-зеленые! — Он покрутил ус, щелкнул языком: мол, так-то! И продолжал уже другим тоном: — Ну так вот, Евгения Карповна просила, чтобы я все сделал лично сам. Но я доверяю вам. Пока она на уроке, все обследуйте, установите объем строительных работ на этих заветных вратах и доложите мне.

— Кому бы другому, а то Евке… — почесывая в затылке, вяло сказал Атнер.

— А вы сделайте ей доброе, и она будет милее, — посоветовал Висеныч. — Возьмите линейку, бумагу, карандаш.

Ребята ушли, а Висеныч, оставшись один, задумался. Почему они так не любят Евгению Карповну? Есть в ней, конечно, много лишнего, нудного. Но ведь она так старается. Только для них и живет. Ничего у нее, кроме этих ребят, нету.

Говорил он с нею не раз, чтоб меньше их опекала, больше верила. Но разве ж она послушается! Он столяр, неуч. Она педагог. С образованием.

А что, если самих ребят повернуть к ней, настроить?..