Эсфирь Цюрупа - Улица Зелёная

За завтраком она ничего не сказала ни прадеду, ни Матвею. А прадед сидел за столом и помалкивал, опустив глаза, боясь, что она по глазам обо всём догадается.

Матвей ёрзал на стуле и тоже не поднимал глаз, но по другой причине: он боялся, что прабабушка заставит его после завтрака убирать посуду, а ему сейчас дорога была каждая секунда. И потому, едва заглотнув последнюю ложку каши, он буркнул «спасибо» и удрал из-за стола.

Без Матвея прадед почувствовал себя как-то уж совсем на виду у прабабушки. Он поскорей перебрался в качалку и уткнул нос в газету. Но прабабушка не дала ему читать. Она стала перед ним и грозно потребовала:

— Выкладывай, герой, всё без утайки. Милиция, что ли, без тебя и Матвея никак не могла обойтись?

Прадед вздохнул и отложил газету.

— Не могла, — ответил он. — Нужно было ей помочь.

И стал рассказывать. А она только охала и ахала, и всплёскивала руками, и от волнения так дымила своей сигаретой, что белка на верху дивана стала чихать.

А Матвей в это время открывал калитку, чтобы впустить Панкова и Дёмочкина. Не успел он за ними завернуть вертушку, как на улице за калиткой запрыгал Пискля на своих тонких ногах и заканючил:

— И я с ва-а-ами… А не то скажу-у…

Неожиданно Дёмочкин, который всегда задумывается, рассердился.

— Ну и жалуйся, — сказал он, и кудряшки его запрыгали. — Жалуйся! Надоели твои жалобы!

Никто ещё никогда не видал его таким сердитым.

Пискля повис на калитке. Его жалобные глаза виднелись сквозь щель, а ноги елозили по доскам.

— Это я по привычке, — канючил он. — Я теперь больше не жа-алуюсь…

— Пустим его, — решил Панков.

Пустили и Писклю.

Курточка Панкова оттопыривалась, потому что под ней была спрятана тяпка. В руке он сжимал таинственный целлофановый свёрток.

— А петух? — спросили все трое разом, зорко оглядываясь вокруг.

— Запер я его в сарай, — ответил Матвей.

Они пронырнули под вишнями, путаясь в их тонких ветках, и вылезли как раз на той самой поляне, где прадед вчера вбил четыре колышка.

— Ага, ясно, — сказал Панков. Он сунул свёрток в руки Пискле. — Держи и не дыши, — приказал он.

Панков вынул тяпку и с размаху вонзил её в землю посреди четырёх колышков. Но он не стал вскапывать грядку. Он подцепил кусок дёрна, приподнял его — стала видна земля, проросшая белыми корешками трав.

— Подержите его кто-нибудь, — распорядился Панков, — я под ним пещерку вырою.

Пискля сразу увидал, что под дёрном ворочается дождевой серый червяк, и сказал, что ему, Пискле, никак невозможно руки пачкать, у него в руках важный свёрток. А Матвей не боялся ни червей, ни жуков, он уцепился за толстый, проросший дёрн и держал его на весу, хотя было тяжело. Панков вырыл под дёрном пещерку.

— Теперь будем прятать, — сказал Панков. Он развернул целлофан и осторожно засунул в пещерку тайную вещь. — Опускай.

Матвей опустил дёрн, и он накрыл своей тяжестью, корешками, толщей земли и травой, невидимый тайник.

— Всё! — сказал Панков, вытирая вспотевший нос и щёки черными от земли руками, и улыбнулся.

И Матвей, и Дёмочкин, и Пискля заулыбались в ответ и тоже сказали:

— Всё!

И в эту минуту они увидали Вельзевула. Проклятый петух, наверно, выпрыгнул сквозь высокое оконце сарая и теперь бегом бежал сюда, на поляну. Красная его бородка раскачивалась, гребень свисал на один бок, а крылья были тесно уложены за спиной. Казалось, он торопливо бежит, сдвинув набок кепку и заложив руки за спину, и при этом ругается: «Ко-ко-ко-ко!», занятый только одной заботой — клюнуть. Мальчишки пустились наутёк. Хорошо, что Матвей, когда впускал Писклю, не запер калитку, она оказалась открытой настежь и без задержки выпустила гостей. А тяпку Матвей перекинул им через забор.

Когда они умчались, Матвей повернул вертушку, пошёл к дому и в удивлении увидал, что у них на участке по дорожке преспокойно идёт Капа, доедая кусок пирога. Наверно, опять машина привозила в детский сад продукты, ворота стояли открытые, и Капа отправилась гулять без спроса и вошла сюда в калитку, пока ребята возились на грядке. «Капа!» — хотел строго окликнуть её Матвей. И в ужасе замер. Навстречу Капе по дорожке бежал Вельзевул — голова опущена, клюв вытянут вперёд: «Ко-ко-ко-ко!» — того гляди, клюнет маленькую девочку.

Крикнуть на него? Так он же не выносит крика, от крика его петушиный боевой задор разгорится ещё пуще! Быстрей! Подобраться сзади и схватить его за хвост!

Матвей побежал и внезапно угодил ногой в одну из ям, которые Гамбринус нарыл по всему участку. Острая боль на миг заставила его зажмуриться. А открыв глаза, он увидел необыкновенную картину: Вельзевул как окаменелый стоит на дорожке, а навстречу ему идёт Капа. Она протянула к нему руки ладошками вверх, а на ладошках остатки пирога. Она тихонечко приближается к Вельзевулу и поёт тоненьким голосом:

Петух Вельзевул моргнул глазом и удивлённо спросил: «Ко-ко?»

Матвей боялся пошевелиться, чтоб не нарушить хрупкий мир, установившийся между злым петухом и маленькой девочкой.

«Ко-ко?» — опять спросил петух.

Вид у него был озадаченный. Капа села перед ним на корточки, протянула ему ладошки под самый его острый клюв.

— Клювай, клювай, не бойся, — нежно сказала она.

И Вельзевул, не обратив никакого внимания на то, что она неправильно произнесла такие важные слова, склонил голову набок и — раз! — склюнул у неё с ладони кусок и стал его судорожно заглатывать.

А пока он заглатывал, Капа качалась и чуть было не села на дорожку, потому что он клюнул так сильно, что она едва удержалась на корточках. Но она всё-таки удержалась и рук не опустила, и теперь он склёвывал с её ладоней последние крошки, а Капа заливисто смеялась, потому что ей было щекотно. Потом она встала, обтёрла руки о платье и пошла, а Вельзевул как привязанный вышагивал рядом с ней на своих красных ногах со шпорами и поглядывал по сторонам гордо. На ходу он склюнул у Капы с белого носочка муху, присевшую отдохнуть, и Матвей понял, что у Капы теперь есть верный телохранитель.

— Капа! Доченька! Да разве ж можно убегать из группы?

Это прибежала Алёна Ивановна. Она схватила Капу на руки и понесла, а Вельзевул, встревоженный, бежал за ними до калитки и кричал своё «ко-ко-ко-ко», как курица, у которой отняли любимого цыплёнка. Но ни разу не клюнул Алёну Ивановну. И Матвею подумалось, что никто, никто не мог укротить Вельзевула, а Капа его укротила и перевоспитала…