Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль

Во время завтрака продолжились странности в поведении Генри. Войдя в столовую, он первым делом осмотрел стол – щеки у Генри при этом слегка порозовели, а глаза ярко загорелись – и положил себе полную миску овсянки, тарелку омлета, а еще на одну тарелку взгромоздил целую гору ломтиков бекона, копченой лососины и дюжину намазанных маслом и джемом тостов.

Затем он сосредоточенно принялся жевать, не произнося при этом ни слова. Мама, папа и я давно закончили свой завтрак – очень скромный по сравнению с трапезой Генри – и сейчас просто сидели и смотрели на него. Когда брат покончил, наконец, с последним тостом и облизал испачканные джемом пальцы, папа тревожно посмотрел на маму и негромко спросил:

– Как ты думаешь, он заболел или растет?

– Растет, – твердо ответила мама, хотя в ее взгляде, брошенном на Генри, особой уверенности не чувствовалось, а вставая из-за стола, она словно невзначай потрогала брату лоб.

Потом папа уехал на работу, а мама сказала, что будет в музее чуть позже, и повела нас с Генри на кухню. Там она прогнала из кухни нашу кухарку, сама надела фартук, засучила рукава и бодро сказала:

– А теперь начнем. Я поставлю кипятиться воду, ты, Тео, готовь краски, а ты, Генри, сходи в кладовку и принеси корзинку с крутыми яйцами, которую приготовила там для нас кухарка.

Мама поставила на огонь четыре миски с водой, я принялась возиться с красками. Когда все было готово, мы с мамой повернулись к столу и увидели, что Генри меланхолично поедает одно за другим яйца, которые мы собирались красить.

– Генри!

Он вздрогнул, уронил очередное яйцо и спросил, словно очнувшись:

– Что?

– Эти яйца нельзя есть! Мы их собираемся красить к Пасхе! – сказала я.

Мама подошла ближе к брату, внимательно посмотрела на него и мягко спросила:

– Ты не наелся за завтраком, милый?

– Не знаю, – пожал плечами Генри.

Черт возьми! Он был похож на белку, которая запасает орехи на зиму.

Или готовит припасы для путешествия по загробному миру.

Генри тяжело выбрался из-за стола, расстегнул пуговку на поясе штанов и простонал:

– Ой, что-то мне нехорошо.

С этими словами он, ковыляя, вышел из кухни.

После ухода Генри мы с мамой быстро, деловито и молча взялись за оставшиеся яйца. И меня, и ее ждали сегодня более важные и неотложные дела. Когда все яйца были разложены по мискам с краской, мама оставила меня следить за ними, а сама пошла собираться на работу.

Это самая нудная часть работы – ждать, пока яйца прокрасятся. Если вынуть яйца из краски слишком рано, они получатся бледными. По счастью, мне было о чем подумать, пока яйца булькали в кипящей цветной воде.

Итак, мне необходимо установить связь с Уиллом. Вчера днем он так и не появился возле музея, а мне очень хотелось услышать историю с увольнением из Братства от него самого. Наверняка этот рассказ будет отличаться от версии Фагенбуша.

Это значит, что мне придется самой навестить Уилла. В прошлом я не раз отправлялась туда, где, по моим расчетам, должен был находиться Уилл, и он всегда там оказывался. Буду надеяться, что удача еще не отвернулась от меня. Ну, а если мне не повезет, есть еще адрес, по которому живет семья Уилла – его на весь театр Альказар объявил Крысеныш.

Между прочим, мы накрасили больше яиц, чем сможем съесть. Вернее, Генри в его нынешнем состоянии, возможно, мог бы съесть их все, но тогда он точно умрет от заворота кишок. И я решила, что отнесу часть яиц Уиллу – уверена, это будет отличный пасхальный подарок ему и его семье.

Спустя примерно час, когда мама уехала в музей, а Генри ушел в свою комнату с чашкой мятного чая – лечить свой желудок, – я пробралась в кладовку и стала готовиться к походу.

Я сняла с крючка старую корзинку, с которой ходила на рынок наша кухарка, и положила в нее дюжину только что окрашенных яиц. Корзинка с яйцами выглядела очень красиво, но оставалась слишком пустой.

Я залезла на стул и пошарила на верхней полке кладовой, там, где прячут сладости мама и кухарка – это место открыл и в свое время показал мне Генри. Там я нашла пакет с лимонными дольками, несколько мятных карамелей и перевязанных ленточками леденцов, завалявшихся здесь еще с Рождества. Была здесь и миска с крашеными яйцами, только гораздо более тяжелыми, чем те, которые красили мы с мамой. Я догадалась, что это особые яйца, их наша кухарка наполнила шоколадом. Моя рука замерла над миской. И для меня, и для Генри шоколадные яйца были самым любимым пасхальным лакомством, и яиц этих в миске лежало совсем не много, всего дюжина.

Но, с другой стороны, Генри, кажется, уже объелся до тошноты, обойдется. А я… тоже обойдусь до следующего года. И я переложила семь шоколадных яиц в корзинку.

Ну, вот, другое дело. Теперь корзинка выглядела что надо. Я влезла в свое пальто, взяла корзинку и выскользнула из дома через черный ход. Путь мне предстоял неблизкий, но пусть это будет своего рода покаянием за то, что именно я, прежде всего, втянула Уилла во все эти неприятности.

Увы, ни прекрасная погода, ни чувство покаяния не улучшили район, в котором жила семья Уилла. Дойдя до Семерки, я почувствовала себя очень неуютно – улочки и особенно переулки здесь были узкими, грязными, и хотя на них постоянно попадались люди, они не занимались тем, чем обычно занимаются прохожие. Они не шли за покупками, не спешили в гости или на работу, не разговаривали друг с другом, но просто торчали без дела в подворотнях, кутаясь в тонкие потертые пальтишки (у многих и этого не было), и безнадежно смотрели в никуда своими пустыми выцветшими глазами. Даже сам воздух, казалось, был здесь тяжелее и грязнее. Многие, заметив мою корзинку, долго провожали ее голодным взглядом – я крепче сжала ручку корзинки, подняла голову и прибавила шагу.

Я никогда не была в доме Уилла, но помнила его адрес, который назвал Крысеныш во время представления Ови Бубу в театре Альказар.

Я знала, что где-то в этом районе находится участок, на котором Уилл промышлял воровством, и предположила, что он должен быть неподалеку от его дома. Но, углубляясь все дальше в эту часть города, я все больше начинала подозревать, что такое предположение могло оказаться ошибочным.

Я подошла вплотную к Ноттингем Корт и замедлила шаги, когда увидела, что за дома в этом районе. Не дома – самые настоящие лачуги, беспорядочно разбросанные на пустыре. Ни улиц, ни хотя бы табличек с номерами домов – ничего этого не было и в помине. Как же, черт побери, я найду здесь Уилла? Кто-то вдруг взял меня за локоть – я вздрогнула, пискнула, прижала обеими руками к груди свою драгоценную корзинку и обернулась посмотреть, кто это собирается украсть ее у меня.

В следующую секунду я увидела знакомые синие глаза и огромные розовые уши, на которых держалась огромная, не по размеру, шляпа-котелок.