Алексей Олейников - Велькино детство

К тому времени солнце поднялось уже высоко и трава высохла. Подсохла и майка на Вельке, а сам он вошёл во вкус и чувствовал себя уже заправским лесорубом. Но уже пора было идти – его могли застукать, и Велька, с сожалением поглядев на оставшиеся два дерева, побежал в дом.

Весь день, до самого обеда, ему не сиделось на месте: он тайком ходил за бабушкой следом, подстерегая тот момент, когда она пойдёт на тот огород и увидит, что надоедливые абрикосы срублены – пусть не все, но зато четыре. Но и как назло, бабушке туда не надо было, и даже никто из домашних так туда и не собрался, и Велька совсем уж было отчаялся, когда бабушка вдруг попросила его нарвать помидоров к обеду.

– Ба, а пойдём со мной, – таинственно покачал ведром Велька, – а то мне скучно одному.

– Вот ещё, – замахала руками бабушка. – Зато мне не скучно, вон сколько работы. Давай, не выдумывай.

– Ба, ну пойдём, – Велька замахал ведром недвусмысленно, подавая бабушке тайные знаки. – Пойдём, там интересно.

– Мне и тут интересно. – Бабушка взяла полотенце и стала выгонять мух из кухни. Тайных знаков она явно не понимала.

– Ба-а! – уже отчаянно заумолял Велька. Вся его хитрая стратегия рушилась на глазах.

– Господи, ну пойдём, пойдём! – Бабушка, поняв, что Велька не отстанет, отложила полотенце. – Только быстрее.

– Ага. – Велька радостно рванул вперёд. – Мы пулей!

– Ну и чего ты хотел показать? – Бабушка, быстро засыпав дно ведра помидорами, выпрямилась, упирая руки в бока. – Зачем я сюда шла, Веля?

– А-а, да так, ничего, – потупился Велька. Наступал час его триумфа: – А вон там у нас изменения…

– Где? – сощурилась бабушка. – Не вижу без очков.

– Да вон, пойди ближе.

– Ой, боже! – бабушка, сделав пару шагов, всплеснула руками. – Кто ж это всё порубал-то?

Она подошла к краю поляны, присев, потрогала ветви и подобрала из травы пару абрикосов.

– Порубал, ну надо же, – немного растерянно повторила она. – Веля, это ты?

– Ну да, – заулыбался Велька.

– Да как же у тебя получилось? Раз, два, три, четыре. – Бабушка прошла по краю поляны. – Да когда ж ты успел-то?

– Ну так… – Велька скромно поковырял сандалией помидорный кустик. – Рано встал.

– А я и не заметила, вот же молодец! – Бабушка наконец рассыпалась в похвалах. Она обняла Вельку и поцеловала. – Такой подарок сделал бабушке! Молодец!

– Дед, представляешь, он четыре абрикосины срубал, – первым делом сообщила бабушка, когда они вернулись. В голосе её по-прежнему жила какая-то потаённая растерянность.

– Да ты что?! – поразился дед. – Старые, на том горóде?

– Да, сам срубал. – Бабушка погладила светящегося от гордости Вельку по плечу. – Теперь надо бы к бане снести, попилить на дрова. Снесёте с дедом?

Велькина радость немного поугасла – таскать стволы к бане было не так интересно и никакого сюрприза в этом точно не было. Но деваться было некуда, и он согласно кивнул.

Дед взял тачку, и они отправились на «тот горóд».

Дед клал на тачку стволы, которые казались Вельке уже совсем небольшими, и тянул её вперёд, придерживая ствол рукой. Велька шёл сзади, держа крону, и следил, чтобы ветви ни за что не цеплялись.

Тонкие чёрные ветки шуршали по траве, осыпаясь тёмно-зелёными листочками, и, как назло, хватались за всё что можно, словно из последних сил сопротивляясь своей судьбе – быть попиленными на дрова, так что Велька поминутно останавливал деда и распутывал их. Ветки кололи и царапали его руки, и он почти уже с ненавистью рвал и ломал их.

Когда они приволокли к бане последний абрикос, утреннего радостного чувства у Вельки уже почти не осталось. Они свалили дерево к остальным, на пружинящую гору чёрных ветвей. Дед, шаркая шлёпанцами, ушёл, а Велька задержался.

Он поглядел на беспорядочное чёрно-зелёное переплетение, совсем не похожее на прежние деревья, на уже темнеющую грязно-оранжевую, измочаленную неумелым топором древесину и подобрал выкатившийся светло-жёлтый абрикосик.

Обтёр его о футболку и надкусил твёрдую мякоть.

– Тьфу, – тут же выплюнул он кислющий кусок и выкинул абрикос под забор. – Дрянь какая!

Два последних дерева так и остались стоять.

У деда с бабушкой было много зверей. То есть «скотины», как выражалась бабушка.

Так и говорила – «уйди, скотина», отпихивая от кормушки морду настырной коровы Зорьки, чтобы положить охапку сена. Голодная Зорька имела обыкновение высовываться из коровника и оглушительно мычать – так, что маленькая Полинка, застигнутая во дворе этим воплем, со всех ног кидалась в дом, теряя на бегу шлёпанцы. В курятнике – отгороженной пристройке возле дома – жили куры, и там всё время кипела бурная птичья жизнь. Бабушкины куры отличались неуживчивым нравом, и поэтому что ни день в курятнике приключался переполох: там слышалось оглушительное квохтанье, прорезаемое победным жестяным кличем петуха, курицы тяжело перепархивали с насеста на насест, а в горячем летнем воздухе плыли пух и перья. Маршруты свои Велька обычно прокладывал в обход курятника.

За забором-сеткой жили утки и индоутки – «тюрки», как их называла бабушка. Утки и «тюрки» были птицами флегматичными до зевоты и ничем примечательным себя не проявляли. Интересно было наблюдать только за утятами. Их держали отдельно от взрослых уток, пока они не подрастали настолько, чтобы их не затоптали. Велька иногда помогал Полинке выгуливать утят. Смешные и пронзительно жёлтые, они быстро-быстро бежали по двору, переваливаясь на перепончатых лапках, и нежно свиристели. В утятах был силён стадный инстинкт, и, когда их разом выпускали из загончика, издалека казалось, что по двору мечется целый клин огромных одуванчиков.

Иногда ребята даже набирали в таз воды, пускали одного-другого утёнка в плаванье, и те суматошно носились от края к краю, расплёскивая воду. Впрочем, серьёзно Велька никогда с утятами не возился – это было девчоночье занятие, к тому же потом их надо было сушить под лампой, укутывать полотенцем, баюкать, а от этих действий Вельку просто передёргивало.

Был ещё старый пёс Кардамон, обитавший в будке и державший в отношении Вельки вооружённый нейтралитет, и была кошка Глашка – тощая, пронырливая и удивительно плодовитая. Из породы настоящих деревенских кошек, цвета жёваной бумаги в клеточку, с серыми подпалинами, она каждый год педантично приносила по пять штук котят. У бабушки не хватало духа их утопить, и подросших котят раздавали по родственникам и знакомым. Но, как правило, кошкоприёмный ресурс был сильно ограничен, ведь у большинства знакомых и родственников подрастали Глашкины дети предыдущих поколений.