Эсфирь Цюрупа - Друзья мои мальчишки

Олешек стоит на ящике и с интересом рассматривает гостиную. Рядом с колонной блестят чьи-то новенькие калоши! Кто же их здесь оставил? А что за такие маленькие клетчатые столики у окна? А чьи такие белые следы на чистом полу?

Да ведь это Олешкины валенки наследили! Он в них ходил по лестнице и по коридору, который залит побелкой. Эх, испортил весь пол!

Олешек спрыгивает с ящика. Он глядит на калоши. «Ну и что ж, что они чужие, — думает Олешек. — Зато они чистые и следить не будут. Я в них поищу маму, а потом поставлю на место».

В новых калошах Олешек ходит на четвереньках по липкому жёлтому полу и рукавичкой оттирает белые следы. Здорово получается! Где протрёшь — там такой блеск, что люстра, как во льду, отражается всеми своими огоньками. Правда, одна рукавичка стала совсем грязной, но зато вторая осталась совсем чистой.

Олешек с радостью натёр бы весь пол, да только ему некогда. Надо ещё открыть ящички в клетчатых столиках, посмотреть, что там. Оказывается, там лежат шахматы. Олешек никогда не видал, как в них играют, зато Валерка уже сам играл и один раз даже выиграл у Николая Ивановича!

Олешек трогает фигуры. Вот чудно! Чёрные и белые кони, пешки, слоны и короли перепутаны, все лежат вперемешку! А завтра придут отдыхающие. Как они будут играть?

Олешек наводит порядок. В один стол кладёт все белые шахматы, а в другой — все чёрные.

Вдруг он замечает, что какой-то зверь глядит на него из-за колонны. Упёр в пол четыре лапы на колёсиках, положил на паркет щетинистую морду. Да никакой это не зверь! А просто Олешкин знакомый пылесос. Они познакомились, когда папа выгружал из машины разные вещи.

Олешек сидит на корточках возле пылесоса и разглядывает его. Рукавички и записку он аккуратно положил рядом.

— Ну пососи пыль, ну, пожалуйста! — говорит Олешек пылесосу. — Гляди, сколько вокруг всякого сора, а завтра сюда уже, наверное, отдыхающие люди придут. Давай я тебе кнопку нажму. Вот эту чёрненькую, да?

И Олешек нажал кнопку. Пылесос взревел страшным голосом, и все пылинки, все соринки на полу сдвинулись с мест и помчались к нему в круглую пасть. И вдруг папина записка зашевелилась, сперва тихонько, потом быстрее поползла по полу и тоже умчалась в пасть пылесоса.

— Отдай! — крикнул Олешек.

Он вскочил на ноги, он стал прыгать вокруг пылесоса. Но записки и след простыл, а гудящий обжора уже заглатывал что-то очень знакомое, синее и мохнатое.

— Рукавичка! Моя рукавичка! — в ужасе закричал Олешек.

В последний раз мелькнула перед его глазами серенькая штопка на большом пальце, и рукавичка исчезла. А пылесос кашлянул и смолк.

«Подавился, подавился моей рукавицей и испортился насовсем!» — в отчаянии думал Олешек.

Длинные-длинные слёзы покатились по Олешкиным щекам. Что он скажет маме? И как он теперь к ней пойдёт без папиной записки? Грустный, он пошёл дальше, дошёл до стеклянной двери, завешенной занавеской, толкнул её и очутился…

Он очутился совсем в другом коридоре. Тут вовсе не пахло краской, тут пахло чистотой. В зелёной кадке стояла знакомая пальма. Неярко горела лампочка в белом матовом колпачке. На полу лежала длинная белая дорожка, и громко тикали большие часы на стене.

Олешек услышал шорох и оглянулся. Но это просто за ним закрылась стеклянная дверь. И тут он увидел за собой на белой дорожке пупырчатые рыжие следы. Теперь следили новые калоши, он их тоже испачкал, когда ходил по жёлтой липкой мастике.

«Ой, скорей вымыть и поставить на место!..»

Где-то поблизости звонко капала вода. Олешек толкнул белую дверь, и она впустила его в ванную комнату. Там горел свет. Стены и пол блестели глазурованными плитками, а над ванной — такой большой, что Олешек мог бы в ней поплавать, — сверкали серебряные краны, разные: и широкие, и высокие, и с дырочками для дождика. Олешек снял калоши, взял их в руки и увидал в зеркале мальчишку в ушанке — одно ухо вверх, — в валенках и с калошами в руке.

— Это я! — громко сказал Олешек.

И тут он заметил, что на лыжных штанах мальчишки, возле самого колена, сияет большой серебряный цветок.

Олешек быстро наклонился и взглянул на свои штаны. Цветок сиял и у него на колене. Значит, пробираясь по тёмной лестнице, он прислонился к выкрашенным перилам.

Лучше сперва смыть цветок. Намочить под краном последнюю уцелевшую рукавицу и покрепче потереть.

Олешек поставил калоши на пол и открыл кран. И тут сверху на него хлынул дождь, такой сильный и шумный, что Олешек зажмурился, открыл рот и, отфыркиваясь, помчался вон.

Но едва он очутился в коридоре, как услыхал чьи-то торопливые шаги. Он шмыгнул за кадку с пальмой, и она сердито уколола его своим длинным жёстким листом. Олешек не обратил на неё никакого внимания. Он глядел на медицинскую сестру Люсю. Она быстро шла по белой дорожке и несла в руках стакан с водой и пузырёк. Лицо у неё было серьёзное, а когда она прошла, в коридоре остался горький запах лекарства.

В белом халате и твёрдой стоячей косынке, она совсем не была похожа на ту Олешкину соседку Люсю, которая вместе со всеми мальчишками, и с Олешком тоже, каталась на коньках по запруде на Вертушинке и метко кидалась снежками.

Олешек стоял за пальмой смирно, холодные струйки стекали с его мокрой ушанки за воротник и на рукава. Он увидел, как Люся вошла в одну из комнат. Она так торопилась, что не закрыла за собой дверь.

— Сейчас, сейчас, проглотим капли, и всё у нас пройдёт, — услышал Олешек её голос.

Он сдвинул набок ушанку, чтобы её мокрое меховое ухо не мешало слушать, и подошёл к двери.

На кровати лежал седой лётчик. Он был очень бледный; жёсткое одеяло на груди тяжело поднималось и опускалось от его дыхания. А Люся, приподняв ему голову, поила его из стакана. Лётчик послушно глотал лекарство.

— Ничего, ничего, — сказала опять Люся, взяла его руку и, глядя на свои маленькие часы, стала считать вслух: — Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь… Видите, всё уже обошлось, завтра опять гулять будете…

Лётчик глядел мимо Люси, в потолок.

— Знаешь, сестричка, — тихо проговорил он, — на днях мне один умный человек сказал: «После зимы обязательно бывает весна».

— Обязательно бывает, — кивнула Люся. — Она уже тут, под снегом, дожидается своего часа.

— Поторопить бы её, — сказал лётчик. — Хочется увидеть, как почки лопаются, как вылезают зелёные ростки. Вот чувствую: увижу — значит, выживу, выстою…

— Непременно увидите. И жить будете, и летать будете, и плясать будете, — сказала Люся. — А если хотите весну пораньше встретить, поезжайте на юг, к морю. Там весна ранняя.